Вера в будущую, загробную жизнь проникала все существо св. Григория и ни на минуту не оставляла его в продолжение всей его жизни. Она помогала его созерцательному уму в решении различных вопросов жизни; она питала его сердце и, окрыляя небесными надеждами, подняла его на ту высоту нравственного совершенства, при которой он является перед нами величайшим из христианских подвижников и образцом почти недосягаемой нравственно-христианской чистоты. Основанием этой веры, кроме слова Божия, служило для Богослова, прежде всего, его воззрение на человеческую природу, по которому духовная сторона последней, будучи Божественного происхождения, должна быть вечной: в человеке – говорит он – смертно только тело, как рождающееся от человека, душа же, как дыхание всемогущего Бога, образ Божий, Божественного происхождения и сама по себе бессмертна.[1352]
Следовательно, смерть существует только для тела, для души же она составляет переход из настоящей, земной жизни в жизнь истинную – небесную. Кроме того, признание будущей жизни, по мнению Назианзина, необходимо вытекает из того соображения, что в настоящей жизни далеко нет соответствия между счастьем и нравственным достоинством человека; следовательно, необходимо допустить существование будущей жизни, где они уже вполне уравновешиваются.[1353] Что же такое настоящая, земная жизнь? Она – учит св. Григорий – время, данное людям для приготовления их к будущей вечной жизни; она – время деятельности человека, время очищения и восстановления падшей его природы,[1354] и в ней все, что только совершается, направлено к жизни будущей, где все получит свою цену и воздаяние по всей справедливости.[1355] Когда же пройдет определенное Богом время для восстановления человечества, когда кончится время здешней деятельной жизни, тогда – учит Богослов – настанет время всеобщего суда Божия и исследования наших дел: «поставятся престолы, Ветхий денми сядет, раскроются книги, потечет огненная река и взорам всех предстанут свет и уготованная тьма».[1356] «Суд этот будет единственный, окончательный, страшный и еще более праведный, нежели страшный, или – лучше сказать – потому-то и страшный, что праведный».[1357] Сам Бог будет судить нас и потребует от каждого из нас отчета не только в делах, но и в словах, и не только за все время жизни, но и за каждую самую малую и кратчайшую часть времени.[1358] Он Сам «будет обличать нас, Сам выступит против нас, откроет перед лицом нашим грехи наши – этих строгих обвинителей, полученные нами от Него благодеяния противопоставит нашим грехам, одно помышление наше будет поражать другим, одно дело осуждать другим и взыщет с нас за то, что мы подвергли поруганию и омрачили Его высочайший образ».[1359] Каждый из нас будет судим сообразно с родом его жизни,[1360] и никто не избегнет справедливого приговора Небесного Судии, ибо это – не человеческий суд, на котором какой-нибудь выдуманный предлог, ложное извинение или клевета иногда вводят в заблуждение судью и дают ложное направление его решению, но – суд безусловно справедливый, где у каждого кладется на весы все – и дело, и слово, и мысль, где взвешиваются и добро, и зло и, смотря по тому, что из них перевешивает, составляется определение, после которого уже нельзя ни перенести дела в другой суд, ни искать высшего судьи, ни оправдываться новыми делами, ни получить срока для исправления жизни,[1361] так как «для отшедших из этой жизни уже нет ни покаяния, ни исправления во аде» (Пс. 6:6).[1362]