Ты будешь там?

Конечно, никуда не делись загрязнение окружающей среды, истончение озонового слоя и общество потребления; мир по-прежнему летел в пропасть. К тому же работа не оставляла Элиоту ни одной свободной минуты. Но все эти аргументы исчезли, когда он взял на руки девочку весом в несколько кило, сияющими глазенками и беззащитной улыбкой.

Сегодня в ресторане, когда Купер смотрел, как дочь идет к нему через зал, он снова вспомнил первые годы, когда растил ее один, даже не обращаясь за помощью к няням. Вначале он думал, что не справится, и сильно паниковал. Что надо делать, чтобы быть отцом? Он нигде не мог найти ответа. В быту профессия детского хирурга приносила мало пользы. Вот если бы Энджи надо было зашить межжелудочковую перегородку на сердце или сделать аортокоронарное шунтирование, он бы мог пригодиться, но это был не тот случай.

Потом Элиот открыл один секрет: отцами не рождаются, ими становятся. Импровизируя, принимая решения и выбирая, какое из них станет лучшим для ребенка.

Дожив до сорока лет, он понял: чтобы быть отцом, нужно одно – любить.

Именно в этом когда-то убеждала его Илена, но в то время он привычно отмахивался: «Если бы это было так просто!»

И, однако, это оказалось действительно просто…

* * *

– Привет, пап! – сказала Энджи, наклонившись, чтобы поцеловать его.

– Привет, Чудо-женщина[24], – ответил он, намекая на ее короткую юбку и сапоги-ботфорты. – Как прошел полет?

– Отлично, я спала!

Энджи уселась перед ним и положила на столик большую связку ключей и крохотный хромированный сотовый.

– Я голодна как волк! – объявила она и схватила меню.

Убедившись, что в нем по-прежнему есть ее любимые гамбургеры, она начала восторженно рассказывать об учебе на медицинском факультете в Нью-Йорке, вспоминая тысячу разных историй. Умная и добрая, она всегда старалась сделать как можно лучше все, за что бралась. Элиот специально не подталкивал ее к карьере врача, но она была очень отзывчива и уверяла, что интерес к медицине передался ей от него.

Такая непосредственная, такая сияющая…

Зачарованный ее заливистым смехом, Элиот думал, как сказать о своей болезни. Каково молодой девушке узнать, что у ее отца рак терминальной стадии и ему осталось жить два-три месяца…

Элиот хорошо знал дочь. Даже когда она уехала учиться в Нью-Йорк, они остались очень близки. Несмотря на то что Энджи превратилась в прелестную молодую женщину, в душе она оставалась ранимым ребенком, и он боялся, что удар будет для нее слишком тяжел.

Как врач, он несколько раз в неделю должен был сообщать безутешным родственникам, что их ребенок, супруг или родитель не перенесет операции. Ему всегда это давалось очень тяжело, но со временем он научился принимать эту сторону своей профессии.

Да, как медик он сталкивался со смертью каждый день, но это была чужая смерть. Конечно, он страшился перешагнуть последнюю черту. Он не верил ни в вечную жизнь, ни в реинкарнацию. Он знал: конец его земной жизни – это конец игры. Его тело кремируют, Мэтт наверняка развеет его пепел в каком-нибудь красивом месте… И баста!

Вот что ему хотелось бы объяснить дочери: она не должна переживать за него, потому что он спокоен и готов достойно принять свою участь. И, кроме того, объективно говоря, его смерть не станет какой-то вопиющей несправедливостью: он, конечно, не отказался бы от лишних десяти-двадцати лет, но у него было время распробовать вкус жизни, узнать и радости, и горе, получить свою долю сюрпризов…

– А у тебя все хорошо? – внезапно спросила Энджи, выдернув его из задумчивости.

Элиот с нежностью смотрел, как она откидывает непослушную челку, падавшую ей на глаза кристально-голубого цвета.

От волнения у него перехватило дыхание.

«Черт, сейчас нельзя раскисать!»

– Я должен тебе кое-что сказать, дорогая…

Улыбка Энджи сошла с лица, как будто девушка предчувствовала плохую новость.

– Что случилось?

– У меня опухоль в легком.

– Что? – переспросила она недоверчиво.

– У меня рак, Энджи.

Она молчала, потрясенная его словами. Потом с трудом выговорила:

– Но ты… ты вылечишься?

– Нет, дорогая, уже пошли метастазы.

– Черт…

Она закрыла лицо руками, и когда отняла их, он увидел, как у нее по щеке ползет слеза. Но Энджи не отступала:

– Ты консультировался со специалистами? Ведь появились новые методы лечения мелкоклеточного рака. Может быть…

– Слишком поздно, – он решительно прервал дочь.

Она вытерла глаза рукавом свитера, но это не помогло: слезы текли безостановочно.

– И когда ты об этом узнал?

– Два месяца назад.

– Но… почему же ты мне ничего не сказал?

– Чтобы не волновать, не перекладывать это на тебя…

Она взорвалась:

– Значит, все эти два месяца, каждый раз, когда мы говорили по телефону и я жаловалась на всякую чепуху, ты даже не считал нужным сказать, что у тебя рак!

– Ты только начала больничную практику, Энджи, это самый тяжелый период…

– Ненавижу тебя! – крикнула она, вскакивая из-за стола. Он попытался ее удержать, но дочь оттолкнула его и выбежала из ресторана.

* * *