Ты плыви ко мне против течения

Алешке было жалко в этой истории всех, и еще больше самого себя. Не знал он, как здесь можно помочь людям. А в воображении уже картины рисовались, наезжали одна на другую. Девушка на распутье: вправо пойдешь – свое и чужое счастье загубишь, влево – совесть замучит, останутся без матери ребятишки… А лучше так: мальчик запрокинул голову, улыбается кому-то, а на плечах у него руки. Женские руки. И вдруг подумал Алешка: не помогут картины таёжнику. Не помощь это. И ничего нельзя сделать. Ничего…

Тайна культяпых оленей

Искусник угощал внука. Со льда принесли строганину, бабка Катерина напекла «тарочек» с черемухой, квас-кривонос был, водка.

Когда Алешка смущенно отодвинул стакан и гости подняли шум, дед заступился:

– Не насилуйте парня. Он и без нее на свет божий глаза разинул.

Закусили. Рассказал Алешка, как добрался, про семейные дела.

Дед спрашивает:

– Слышал я, что ты славы достиг. Я-то медали лет под сорок получать стал. Не принес чего показать?

– Принес. Поговорить мне, дедушка, надо с тобой. Сомневаюсь я в себе.

– Это полезно, – кивает Искусник.

Достал Алешка «Тайгу». Раздвинул тарелки, поставил. Смотрели гости, дивились. Потом не утерпели, пошла «Тайга» по рукам. Дед слушал похвалы, цепко посматривал на зрителей: правдивы ли восторги? Но кривить душой, видно, не было нужды. Тонка и ритмична была работа.

Люди это понимали. Многие из приглашенных сами были резчиками. Знали, каким трудом дается легкость.

Дошла «Тайга» до Искусника. Взял он ее в руки. Глаза прищурил. Разговоры затихли. Ждут, что скажет. Алешке впору бы носом шмыгнуть, запотел, а страшно. Долго смотрел дед, и все молчали. А потом улыбнулся.

– Мне, – говорит, – такое и в лучший год не снилось. Вот какие у нас внуки пошли, ребята!..

Поставил вещь на свободное место. Поднялся из-за стола, пошел в дальнюю комнату и вышел с большой серебряной медалью на красной ленте.

– Проняло. Бери и не спорь. Этой медалью я в правах награждать. Нелегко заработана. Ты, Алешка, гордись, да помни: медалька эта для затравки, есть у деда и золотые кругляки.

Тут, конечно, в стаканы зачокались, веселье пошло. Искусник тоже за внука выпил, на разговоры его потянуло.

– А слыхал ли ты, Алешка, про древнего умельца Кузьму?

Алешка аж глаза раскрыл. Про резчика тринадцатого века, что сработал из кости царский трон, им в школе лекцию читали. Знающий дед.

Мастера́ вызов Искусника приняли. Стали друг перед другом знаниями похваляться. Один старичок и говорит:

– Далекое больно время берешь, Искусник. Я-то сам, когда в Москве был, с Константином Ивановичем Хрустачевым встречался. Его папаша редкой силы был мастер.

– Знаю, – говорит Искусник, – видел его труды. Да и сам Константин Иванович тоже умел работать.

Старичок зарумянился.

– Еще как умел! В нашем деле всегда так – семьями идут. Твой сынок не удался, а внук радует.

– Хорошие мастера как рыбы, – вещал Искусник. – Косяками ходят. После нас тишь да гладь была, а теперь опять встрепенулись.

Поговорили гости, разошлись.

Алешка – к деду, спрашивает:

– Как мне быть? Знаю, неплохо у меня резьба идет. Все делаю, по возможности, как в жизни, а не радует. Может, над рисунком надо больше работать?

– Может, и так, – сказал дед.

Достал Алешка бумагу, карандаш.

– Я, дедушка, по твоей дорожке пытаюсь идти. Оленей режу. Нарисуй, пожалуйста, как ты их намечал.

Взял дед карандаш. Алешка удивился: тяжело карандаш в дедовских руках застрял. Облокотился дед на бумагу, стал чиркать: две палочки – рожки, клин – тело, и ноги тоже клинышками.

– Вот, – говорит дед, – так и намечали.

Алешка спрашивает вежливо:

– А рисовать ты, дедушка, умеешь?

– Нет, не учили нас.

– А как же резали тогда?

– Да так и резали.

– Дедушка, покажи что-нибудь из старых работ.

Дед руками развел:

– Нет ничего. Не сохранилось.

Бабка Катерина так и ахнула:

– Ты что же, позабыл, белая твоя голова? А подарочек мой свадебный?

Засветился дед.

– Доставай!

Побежала старушка в сундуках рыться. Приносит небольшое зеркало в костяной оправе. Взял у бабки дед зеркало, посмотрел, внуку подает.

Вокруг стекла – журавли. Намеком сделаны, не точно, а видно, что журавли. Крыло в крыло идут, шеи вытянули. Самый передний клюв раскрыл – трубит. Под стаей, во втором ряду, – леса, в просветах не то зароды – большие продолговатые стога сена, – не то домишки. Россия.

Смотрит Алешка – и слезы у него на глазах. Вытереть неудобно, а не вытереть – смотреть мешают. Заговорить боязно: голос сорвется. Заметил дед такое дело, сам разговор начал.

– Она-то у меня, Катерина, все про лебедей говорила. А я вот люблю эту птицу. Верная. А уж как затрубит – весна.

Пришел Алешка в себя.

– Да, – говорит, – куда мне до тебя, дедушка, со всеми моими тонкостями! Я по глупости смотрел на твоих оленей свысока. Думал: сделаю оленю рога ветвистые, копыта выточу, хвостик – вот и позади будет мой дед.

Засмеялся Искусник. А внук спрашивает:

– Что же ты своих журавлей на выставки не посылал?

– Нельзя, – отвечает дед. – Это для нас с Катей. Молодость наша тут. Я для людей и так много старался.

Подает Алешка деду его медаль: