Тысяча лет ирландской поэзии

МИРЕДАХ ШОТЛАНДЕЦ

[52]

СТАЛЬ-ПОДРУГА

Сталь упруга, прилегла
  ты, подруга, у бедра,
мне мила — и да живет
  тот, с кем ты была вчера!

Княжий дар, ты не бедна,

  не бледна и не груба —
что мне кубки, что щиты —
  ты, голубка, голуба.

Обечайкой золотой,

  примечай-ка, оплетен,
гнутый, словно бровь, дугой,
  дорогой покров ножон.

Ладна ручка, статен стан,

  он приятен мне и мил, —
рыжекудрый мудрый князь
  нашу связь благословил.

Ты лежишь на ложе сна,

  ложесна твои чисты,
золотые две косы
  у красы для красоты.

Как юница с юга, ты,

  чаровница, сложена,
сталь клинка — мой верный нож,
  льнешь ко мне ты, как жена.

Донха Карбах[53]

— друг певцам,  платит нам — ему не жаль:
златовласый воин-пес
  мне поднес подругу-сталь.

Рыжий ражий Мал Руни,

  княжий резчик и коваль, —
на тебе его клеймо,
  как вино и кровь, о сталь!

НА СМЕРТЬ ЖЕНЫ

Миредах Шотландец возгласил:

Вечор душа моя ушла
  и плоть, бела, легла во гроб,
нельзя вернуть — скрыл смертный плат
  и взгляд, и грудь, и светлый лоб.

Увял цветок мой, бел и мил,

  что я любил, ты взял, о Бог,
сломилась ветвь, сорвался плод,
  и вот — и свет из глаз утек.

Я одинок! мой Бог, поверь,

  теперь убог я, сир и хвор,
ведь плоть мою несла, Господь,
  та плоть, что умерла вечор.

Постеля брачная моя,

  ладья веселья для двоих,
вдруг опустела — нет на ней
  ни тела, ни кудрей густых.

Нет, не забыть мне юный лик

  (постель привык делить я с ней)
и сень кудрей, что твой орех, —
  ты, тень, милей мне всех теней.

Мол Меха[54]

— брови, что орех, —  мой мех любови, мед, медок,
на сердце ночь, разлука — мгла,
  ты прочь ушла — увял цветок.

Сам над собой не властен я,

  распластан на две части я;
я здесь и там, где ты, моя
  плоть милая, любимая.

Одной ногой в могиле я,

  где ты, терновый мой цветок;
убог я без тебя, мой друг,
  и однорук, и одноок.

Как поминальная свеча,

  печально я в ночи горю:
за что напасть взяла, скажи,
  часть наилучшую мою?

О велеокая любовь,

  кровь с молоком, и грудь бела:
я — верный муж, она — жена,
  верна, услужлива была.

Мы были вместе двадцать лет —

  не счесть бесед из уст в уста:
одиннадцать детей у нас —
  одиннадцать ветвей куста.

Я жив, но, грешен, жизнь пуста —

  с куста упал орешек мой,
а ничего дороже нет,
  и Божий свет покрылся тьмой.

Со дня, как ствол свечи горит,

  меня в ночи страшит лишь страх:
вовек, увы, не знать о ней,
  ни об ореховых кудрях.

Не нужно утешать меня —

  недужен я, и прав мой стон:
вошла в мой дом со смертью мгла —
  ушла душа — и рухнет он.

Караешь тварь свою, Отец,

  Творец людей и Царь путей,
за что же? — велика ль вина,
  о боже, долина кудрей!

Ее руки нежнейшей плоть,

  Господь церквей и звонов
Царь, уж не дотянется, увы,
  до головы моей, как встарь.