Тысяча лет ирландской поэзии

Лет тому этак пять я горбил на полях,
Башмаки на ногах и лопата в руках.
Я подумал: не дело, что копкой земли
Занят этот лихой молодец из Трали

.

Так что верной лопате я ручку пожал,

И подмазал подошвы, и в город сбежал.
На базаре сержант как пристал: — Запишись!
— Дай мне шиллинг сначала, а то не корысть.

— Вот серебряный шиллинг, бери его тут,

И еще десять шиллингов в части дадут,
— Как так в части, приятель? — спросил я его. —
Может, в части твоей не дадут мне всего.

В общем, дали мне красный мундир в тот же день,

И надели на шею широкий ремень,
И вручили безделку, девчонке под стать,
Дескать, это кокарда, на шляпу цеплять.

А потом дали то, что зовется ружьем, —

Деревяшка и длинная трубка с курком.
Она пламя и дым изрыгает вперед
И со страшною силой в плечо отдает.

А потом нас пригнали к пределам земным

И на старой калоше отправили в Крым.[89]
В середине три жерди, на них простыни,
Вместо ног по волнам нас носили они.

В Балаклаве на берег сошли мы во мгле

И голодные спали на голой земле.
А назавтра нам завтрак успели испечь,
Это блюдо зовется ядро и картечь.

Ох, я вспомнил, как дома я землю копал,

Когда в деле под русские пули попал.
Так по нашим палил этот чертов редут,
Что в канаве залег я, а то и убьют.

Побывал я при Альме, видал Инкерман,

А при штурме подставил себя, как болван.
Только влез я на стену, мне выбило глаз,
И нога вместе с черным ядром унеслась.

Я лежал весь в крови, понимая едва,

Где нога, где рука, где вообще голова.
Эх, была бы здесь мама, была бы родня,
Честь по чести они б схоронили меня.

Но мне лекарь сказал, что я вовсе живой

И еще награжден деревянной ногой.
— Эту ногу надень и медальку надень
И живи — не тужи на полшиллинга в день.

ТЕМНОГЛАЗЫЙ МОРЯК