Тысяча осеней Якоба де Зута

«Если все пройдет удачно, свидетельство Дзирицу не понадобится. – На душе Удзаэмона неспокойно. – Если закончится плохо – нельзя, чтобы свиток забрали». Как де Зут сможет пустить его в ход – на такой вопрос у переводчика нет ответа.

Река внизу шарахается, как пьяная, перекатывает валуны и тычется в берега.

– Совсем как в долине Симантогавы, – говорит Сюдзаи, – в наших краях.

– Симантогава добрее, мне кажется, – отвечает Удзаэмон.

Он уже задумывался, не попробовать ли поступить на службу к даймё в своей родной провинции Тоса. После усыновления все связи с родственниками прервались – «и они не обрадуются, когда к ним явится третий сын, „тот, кто должен довольствоваться остывшим рисом“, без денег, зато с женой, у которой ожог на пол-лица», – но, может, прежний учитель голландского захочет ему помочь. Однако беспокоит мысль: «Тоса – то место, где Эномото прежде всего станет нас искать».

На кону не просто беглая монахиня, а репутация даймё княжества Кёга.

«Старший советник Мацудайра Саданобу – его друг, он выпишет приказ об аресте…»

Удзаэмон только сейчас начинает понимать, как сильно рискует.

«Да и станут ли они заботиться о приказах? Или просто подошлют убийцу?»

Удзаэмон отворачивается. Задумываться о таких вещах – значит отказаться от планов по спасению Орито.

Ноги «носильщиков» шлепают по лужам. В реке вздувается бурая вода. С веток сосен капает.

Удзаэмон спрашивает Сюдзаи:

– Мы сегодня в Исахае заночуем?

– Нет. Дэгути из Осаки выбирает все самое лучшее: таверну «Харубаяси» в деревне Куродзанэ.

– Не ту ли, где останавливается Эномото со свитой?

– Ту самую. Ну подумай: разве шайка разбойников, задумавших украсть монахиню из монастыря на горе Сирануи, отважилась бы туда сунуться?

* * *

В главном храме Исахаи – праздник местного божества. На каждом шагу коробейники, пышно украшенные повозки и толпы зрителей; на шестерых чужаков с паланкином и внимания никто не обратит. Уличные музыканты стараются перещеголять друг друга, кокетливые служанки у входа в таверны заманивают посетителей. Сюдзаи не высовывается из паланкина и велит своим людям двигаться прямо к восточному краю города, к воротам в княжество Кёга. В караульню ворвалось стадо свиней и перевернуло все вверх дном. Солдат в строгой форменной одежде окидывает Дэгути из Осаки беглым взглядом и спрашивает, почему купец без товаров.

– Я отправил их водным путем, господин, – отвечает Сюдзаи с таким сильным осакским акцентом, что понять его почти невозможно. – Все подчистую на корабле отправил, господин. А то, пока на каждой таможне Западного Хонсю отхватят свой кусок, у меня разве что морщины на руках останутся, господин.

Солдат машет рукой – проходи, мол, – но другой, более наблюдательный стражник замечает, что подорожная Удзаэмона выписана в конторе на Дэдзиме.

– Огава-сан, вы переводчик у иностранцев?

– Да, третьего ранга, в Гильдии переводчиков на Дэдзиме.

– Я просто спросил, господин, потому что вы одеты как паломник.

– У меня отец тяжело болен. Хочу помолиться за него в Касиме.

– Пожалуйста, – стражник пинает визжащего поросенка, – пройдите в комнату для досмотра.

Удзаэмон удерживается и не смотрит на Сюдзаи.

– Хорошо.

– Я подойду, как только выгоним эту подлую свинину.

Переводчик проходит в тесную комнатку, где сидит за работой писец.

Удзаэмон проклинает свое невезение. «Вот и пробрались в Кёгу незаметно».

– Прошу простить за доставленное неудобство. – Вошедший стражник приказывает писцу подождать снаружи. – Я чувствую, Огава-сан, вы человек слова.

– Надеюсь, – отвечает Удзаэмон, гадая, к чему тот клонит.

– Тогда я… – Стражник встает на колени и отвешивает земной поклон. – Я очень прошу вашей помощи, господин! У моего сына череп… неправильный какой-то стал, шишки на нем появились. Мы… боимся на улицу его выпускать, люди его называют демоном, óни. Мальчик умненький и читает хорошо, но… Головные боли его мучают, ужасные боли.

Удзаэмон обезоружен.

– А что говорят врачи?

– Первый сказал, у него горение в мозгу, и прописал три галлона воды в день, чтобы загасить пламя. Отравление водой, сказал второй и велел не давать нашему сыну пить, пока у него язык не почернеет. Третий продал нам золотые иглы – втыкать ему в голову, чтобы изгнать демона, а четвертый продал нам волшебную лягушку, надо ее лизать тридцать три раза в день. Ничего не помогает… Скоро он и головы поднять не сможет…

Удзаэмон вспоминает недавнюю лекцию доктора Маэно о слоновой болезни.

– …Вот я и прошу всех паломников, кто здесь проходит, помолиться о нем в Касиме.

– Охотно. Я прочту сутру за его здравие. Как зовут вашего сына?

– Спасибо! Многие паломники обещают, но верить можно только человеку чести. Я – Имада, а сына зовут Уокацу, вот здесь написано, – он протягивает сложенную бумажку, – и прядь его волос приложена. За молебствие деньги берут, так я…

– Уберите ваши деньги. Я помолюсь за Имаду Уокацу, когда буду молиться за своего отца.

«Объявленная сёгуном политика самоизоляции сохраняет его власть нерушимой…»

– Посмею спросить, – стражник снова кланяется, – у Огавы-сан тоже сынок есть?