Тысяча осеней Якоба де Зута

– Вас призвала Богиня. Она показала вам себя истинную, не так ли?

Орито никому, даже Яёи, не рассказывала о круглой пещере и странной великанше.

Щелк! Послушник ставит на доску черный камень.

«На двери у входа в туннель, – подсказывает логика, – была тайная печать».

Где-то у нее над головой хлопают крылья. Орито смотрит вверх, но ничего не видит.

– Когда вы убежали, – говорит Эномото, – Богиня призвала вас обратно…

«Как только я поверю в это безумие, – думает Орито, – я по-настоящему стану пленницей горы Сирануи».

– …и ваша душа послушалась, ибо душе ведомо то, что не дано постичь уму, отягощенному знаниями.

– Я вернулась, потому что иначе Яёи умерла бы.

– Вы были орудием милосердия Богини. За это вы получите награду.

Ужас перед Одарением разевает свою безобразную пасть.

– Я… не могу, чтобы со мной делали то же, что с другими. Не могу.

Орито стыдно за эти слова, стыдно за этот стыд. «Избавьте меня от того, что приходится выносить другим» – вот что эти слова значат. Орито бьет дрожь. «Гори! – приказывает она себе. – Злись!»

Щелк! Послушник поставил на доску белый камень.

Голос Эномото – словно ласка.

– Все мы, и в особенности Богиня, знаем, чем вы пожертвовали, чтобы оказаться здесь. Посмотрите на меня своими мудрыми глазами, Орито! Вот что мы хотим вам предложить. Несомненно, вы как дочь врача уже заметили, что ключница Сацуки нездорова. Увы, у нее рак чрева. Она хочет умереть на своем родном острове. На днях мои люди отвезут ее туда. Если хотите, ее должность станет вашей. Богиня благословляет Сестринский дом Дарами каждые пять-шесть недель. Вы проведете назначенные двадцать лет на горе Сирануи в качестве практикующей акушерки, помогая сестрам и углубляя свои знания. Вы будете очень ценны для храма и никогда не получите Одарения. Вдобавок я обеспечу вас книгами – любыми, какие пожелаете, и вы сможете, идя по стопам отца, заниматься науками. После вашего Нисхождения я куплю вам дом в Нагасаки или в любом другом месте и буду выплачивать пособие до конца ваших дней.

«Четыре месяца, – понимает Орито, – Сестринский дом терзал меня страхом…»

– Вы будете не столько Сестрой Сирануи, сколько Сестрой жизни.

«…Чтобы сейчас это предложение показалось не уздой, не петлей, а спасительной веревкой, что брошена утопающей».

Четыре удара в дверь расходятся по комнате, как круги по воде.

Эномото смотрит поверх плеча Орито и отрывисто кивает.

– А, долгожданный друг прибыл, чтобы вернуть украденное. Нужно пойти поблагодарить его как подобает. – Эномото встает, взметнув складки полночно-синего шелка. – А вы, сестра, тем временем обдумайте наше предложение.

XXVI. Позади таверны «Харубаяси», к востоку от деревни Куродзанэ в княжестве Кёга Двадцать второе утро Первого месяца

Выйдя из нужника позади таверны, Удзаэмон замечает, что за огородом, возле бамбуковой рощицы, кто-то стоит и смотрит на него. Он щурится, вглядываясь в сумерках. «Травница Отанэ?» У нее такой же черный капюшон и одежда горных жителей. «Возможно». У нее такая же сгорбленная спина. «Да». Удзаэмон осторожно поднимает руку, но старуха отворачивается, медленно и печально качая седой головой.

«Нет», не надо показывать, что они знакомы? Или «нет», попытка спасения обречена на неудачу?

Переводчик обувает оставленные на веранде соломенные сандалии и идет через огородные грядки к рощице. Через рощу вьется тропинка. Черная земля побелена инеем.

На постоялом дворе кричит петух.

«Судзаи с помощниками будут беспокоиться, куда я делся», – думает Удзаэмон.

Соломенные подошвы плохо защищают изнеженные ноги паломника-самурая.

На обломанном стебле тростника сидит свиристель. Клюв птицы открывается…

…Горлышко вибрирует, издавая немелодичную трель, и свиристель взлетает…

Перепархивая с одного насеста на другой, свиристель движется вглубь чащи.

Удзаэмон бежит за ним, сквозь череду косых полос более светлой и более темной тени…

…Стволы бамбука теснят его со всех сторон; тонкий лед крошится под ногами.

Свиристель все манит его вперед или куда-то вбок?

«Или это два свиристеля, – думает Удзаэмон, – дразнят одного-единственного человека?»

– Есть здесь кто-нибудь? – Он не решается говорить громко. – Отанэ-сама?

Листья шуршат, как бумага. Тропинка обрывается у шумливой реки, темно-коричневой и непрозрачной, как голландский чай.

Дальний берег – отвесная скалистая стена, источенная водой…

…Над ее краем выглядывают растопыренные ветки и узловатые корни.

«Подошва горы Сирануи, – думает Удзаэмон. – А там, где голова, сейчас просыпается Орито».

Выше по течению – или ниже – неизвестный человек что-то выкрикивает на корявом местном наречии.