Тысяча осеней Якоба де Зута

– Счастливо все закончилось только для Агье. Она вышла за того фермерского сына, и теперь у них три тысячи голов скота. Каждый раз, как приезжаю в Кейптаун, я собираюсь к ней зайти, но так и не захожу.

Поблизости раздаются взволнованные крики. Плотники, работающие на соседнем доме, заметили двоих чужестранцев.

– Гайдзин-сама! – кричит один, ухмыляясь шире ушей.

Подняв измерительную линейку, он предлагает некую услугу, отчего все его коллеги закатываются хохотом.

– Я что-то не все разобрал, – говорит ван Клеф.

– Он вызвался измерить длину вашей мужественности, минеер.

– Да ну? Скажите этому мошеннику: ему понадобятся три таких линейки.

В пасти залива Якоб различает трепещущий прямоугольник: красный, белый, синий.

«Нет, – думает начальник канцелярии. – Это мираж… Или китайская джонка… Или…»

– Что такое, де Зут? У вас такой вид, словно вы в штаны наложили.

– Там… В залив входит торговое судно или… фрегат?

– Фрегат?! Кто мог послать сюда фрегат? Чей флаг?

– Наш, минеер. – Якоб цепляется за конек крыши и благословляет свою дальнозоркость. – Голландский!

XXX. Зал Последней хризантемы в городской управе Нагасаки Второй день Девятого месяца

Господин настоятель Эномото, властитель княжества Кёга, ставит на доску белый камень.

«Промежуточная станция, – догадывается градоправитель Сирояма, – между северным флангом…»

Тени стройных кленов ложатся полосами на доску из золотистой древесины кайя.

«…и восточными отрядами… Или это отвлекающий маневр? И то и другое…»

Сирояма был уверен, что контролирует происходящее на доске, а на самом деле он все это время терял влияние.

«Найдется ли скрытый способ, чтобы обратить дело в свою пользу?»

– Невозможно отрицать, – замечает Эномото, – мы живем в стесненные времена.

«Для тебя-то времена отнюдь не стесненные, – думает Сирояма. – Очень даже можно отрицать».

– Как сказал один мелкий даймё с плоскогорья Асо, который обратился ко мне за поддержкой…

«О да, – думает градоправитель, – твоя щепетильность в подобного рода делах безупречна…»

– …то, что наши деды называли «долг», сейчас называется «кредит».

– И это значит, – Сирояма добавляет черный камень к своей группировке север – юг, – что долги не обязательно отдавать?

Эномото с вежливой улыбкой берет следующий камень из чаши розового дерева.

– Увы, досадная необходимость платить долги никуда не делась, но история господина из Асо может служить хорошей иллюстрацией. Два года назад он взял в долг значительную сумму на осушение болота вот у этого человека, Нумы.

Нума, один из состоящих при Эномото ростовщиков, кланяется из своего угла.

– В этом году, в Седьмом месяце, его крестьяне собрали первый урожай риса. Итак, в то время, когда жалованье из Эдо поступает с опозданием и выплачивается не полностью, крестьяне в землях клиента Нумы довольны, благодарны и пополняют его запасы. Свой долг Нуме он уплатит… когда?

Нума снова кланяется:

– На полных два года раньше срока, ваша милость.

– Надменный сосед этого даймё поклялся, что никогда ни у кого не возьмет в долг даже зернышка риса. Он шлет отчаянные письма в Совет старейшин… – Эномото ставит одиночный камень между двумя своими отрядами на востоке, – и эти письма слуги используют на растопку. Кредит – семя, из которого произрастает богатство. Лучшие умы Европы изучают деньги и кредит. Эту науку они зовут… – Эномото употребляет иностранный термин: – «Политическая экономия».

«Это всего лишь подтверждает, – думает Сирояма, – мое мнение о европейцах».

– Мой молодой друг в академии начал переводить замечательный текст, «Богатство народов». Его смерть – трагедия не только для нас, любителей науки, но, я считаю, и для всей Японии.

– Огава Удзаэмон? – вспоминает Сирояма. – Печальный случай.

– Если бы только он мне сказал, что пойдет по дороге Ариакэ, я бы дал ему сопровождение, по крайней мере в пределах моего княжества. Но этот скромный юноша, отправляясь в паломничество, помолиться за болящего отца, хотел обойтись без всяческих удобств…

Эномото проводит ногтем по линии жизни у себя на руке. Градоправитель не перебивает, хотя уже слышал эту историю от нескольких разных людей.

– Мои люди отловили виновных. Я велел отрубить голову тому, кто сознался, а других подвесить за ноги на железных штырях, и пускай волки и вороны сделают свое дело. – Он вздыхает. – Потом и Огава-старший скончался, так и не успел выбрать наследника.

– Ужасно, когда обрывается род, – соглашается Сирояма.

– Родственник из побочной линии занимается восстановлением дома. Я дал ему денег, но он простой ножовщик. Имя Огава для Дэдзимы навсегда утрачено.

Сирояме нечего к этому прибавить, но заговорить о другом было бы неучтиво.

За приоткрытыми дверьми виднеется веранда. Вдали расцветают сияющие облака.

Среди холмов над горящим полем поднимается дым.

«Сегодня мы здесь, а завтра нет, – думает Сирояма. – Избитые истины на самом деле глубоки».

Игра в го возобновляется. Шелестят шелковые накрахмаленные рукава.