Тысяча осеней Якоба де Зута

– Двадцать тысяч рё? Безусловно. – Эномото и глазом не моргнул. – Половина будет на ваших складах в Нагасаки через две ночи, вторую половину доставят в вашу резиденцию в Эдо к концу Десятого месяца. Такие сроки вас устраивают?

Сирояма утыкается взглядом в доску:

– Да. – Он заставляет себя добавить: – Есть еще вопрос о гарантиях.

– Это совершенно лишнее, – заявляет Эномото. – Одно ваше выдающееся имя…

«Мое выдающееся имя, – думает носитель оного, – приносит мне только дорогостоящие обязательства».

– Когда прибудет следующий голландский корабль, деньги с Дэдзимы вновь потекут в Нагасаки рекой, и самый крупный приток пойдет через казну городской управы. Для меня будет честью лично выступить поручителем.

«Он упомянул мой дворец в Эдо, – думает Сирояма. – Это скрытая угроза».

– Проценты, ваша честь, – Нума снова кланяется, – составят четверть общей суммы, с ежегодной выплатой в течение трех лет.

Сирояма не может себя заставить посмотреть на ростовщика.

– Принимаю.

– Отлично! – Господин настоятель делает еще глоток из тыквенной бутыли. – Нума, наш гостеприимный хозяин – человек занятой.

Ростовщик с поклонами пятится к двери, налетает на нее задом и исчезает.

– Простите меня… – Эномото кладет очередной камень, укрепляя выстроенную им стену север – юг, – за то, что привел в ваш почтенный дом подобное создание. Нужно будет еще подготовить бумаги по займу, но их могут доставить вашей чести завтра.

– Мне не за что вас прощать, господин настоятель. Ваше… содействие… весьма своевременно.

«Это очень мягко сказано, – признается про себя Сирояма, изучая доску в надежде, что на него снизойдет вдохновение. – Моя свита – на половинном окладе, скоро люди начнут разбегаться; дочерям нужно приданое; кровля дворца в Эдо протекает, стены того и гляди рухнут; а если у меня останется в Эдо меньше тридцати человек, пойдут шутки насчет моей бедности… А когда эти шутки дойдут до ушей других моих кредиторов…» И пусть призрак отца шипит: «Стыдись!» Отец унаследовал землю и продал ее; Сирояме ничего не осталось, кроме высокого ранга, который недешево обходится, и должности градоправителя Нагасаки. Когда-то порт приносил баснословный доход, но в последние годы торговля идет ни шатко ни валко. А между тем жалованье своим людям и взятки приходится платить, невзирая ни на что. «Если бы люди не прятались за масками, а те – за другими масками, – мечтает Сирояма. – Если бы этот мир был как доска для игры в го – чистые пересекающиеся линии. Если бы время представляло собой череду обдуманных ходов, а не хаотическое нагромождение промахов и ошибок».

«Почему Томинэ еще не вернулся докучать мне?» – удивляется Сирояма.

Внутренний климат в управе неуловимо изменился.

Вроде ничего и не слышно… Нет, слышно: тихий-тихий взволнованный гул.

В коридоре простучали торопливые шаги. Заполошный шепот за дверью.

Входит радостный Томинэ:

– Ваше превосходительство, корабль!

– Корабли все время приходят и уходят… Голландский корабль?!

– Да, господин! Видно ясно как день: на нем голландский флаг.

– Но…

Корабль в Девятом месяце – это неслыханно.

– Точно ли…

Во всех до единого храмах города начинается благодарственный звон колоколов.

– Нагасаки не сомневается, – замечает господин настоятель.

«Сахар, сандаловое дерево, шерстяные ткани, – думает Сирояма. – Кожи ската, хлопок, свинец…»

Торговый порт вновь закипит жизнью, и ковш на самой длинной ручке – у него.

«…налоги с голландцев, „подарки“ от управляющего факторией, „патриотический“ обменный курс…»

– Могу ли я, – осведомляется Эномото, – первым предложить свои поздравления?

«А ты хорошо скрываешь разочарование оттого, что я ускользнул из твоих сетей». Сирояма, кажется, впервые за много недель дышит свободно.

– Благодарю вас, господин настоятель.

– Я, разумеется, скажу Нуме, чтобы не смел более омрачать ваш дом своим присутствием.

«После полосы неудач, – осмеливается надеяться Сирояма, – положение переменилось в мою пользу».

XXXI. На полубаке Его Величества фрегата «Феб» Ровно десять утра 18 октября 1800 г.

– Вижу голландскую факторию. – Пенхалигон наводит резкость в подзорной трубе, оценивая расстояние как две английских мили. – Пакгаузы, дозорная вышка, так что будем исходить из того, что нас заметили… Действительно, дыра. Двадцать-тридцать джонок в гавани, китайский торговый квартал… рыбачьи лодки… несколько роскошных крыш… Но там, где должен бы стоять на якоре жирный, основательно нагруженный корабль Голландской Ост-Индской компании, джентльмены, я вижу только голубую воду. Мистер Ховелл, скажите, что я ошибаюсь!

Ховелл тоже осматривает залив в подзорную трубу.

– Хотел бы сказать, сэр, если бы мог.

Майор Катлип присвистывает сквозь зубы, и это звучит как грязное ругательство.

– Мистер Рен, быть может, самые знаменитые глаза в Кловелли разглядят то, что нам не дано?

Вопрос Рена «Видите Ост-Индского купца?» передают по цепочке дозорному на фок-мачте.

Затем точно так же по цепочке передают ответ, и Рен повторяет его:

– Купца не видно, сэр.