У нас всегда будет Париж

Миссис Александер втихаря выглянула в окно другой комнаты, выходящей на переднее крыльцо. Она увидела, как женщина из клуба «Наперсток» поворачивает с тротуара и поднимается навстречу уходящему мужчине. Они встретились. Их голоса бормотали в тиши весеннего вечера.

Двое незнакомцев вместе смотрели на темный дом и что-то о нем говорили.

Вдруг они рассмеялись.

Они еще раз посмотрели на дом. Затем мужчина и женщина вместе сошли на тротуар, зашагали по улице под сенью деревьев в лунном свете, смеялись, трясли головами и болтали, пока не скрылись из виду.

Вернувшись в гостиную, мистер Александер обнаружил жену с тазиком теплой воды, в котором они могли на пару попарить ноги. Она решила, что лишняя бутылочка арники тоже не помешает. Он слушал, как она моет руки. Когда она вернулась из ванной, ее руки и лицо пахли мылом, а не весенней вербеной.

Они уселись парить ноги.

– Думаю, лучше вернуть эти билеты на субботний спектакль, – сказал он, – и билеты на бенефис на той неделе тоже. Никогда не знаешь наперед.

– Правильно, – сказала она.

Весенний полдень, казалось, случился миллион лет назад.

– Интересно, кто это звонил у двери, – сказала она.

– Ума не приложу, – сказал он, дотягиваясь до мятного масла. Он проглотил содержимое ложки. – Партию в очко, мадам?

Миссис Александер откинулась назад на своем стуле, изящно выгнув спину.

– Не возражаю, – сказала она.

Кто смеется последним

Его звали Эндрю Рудольф Джеральд Везалиус, и был он гением всех времен и народов, диалектиком, статистиком, сочинителем итальянских опер, лириком, поэтом, слагавшим немецкие песни, лектором храма Веданты, совестью интеллектуалов Санта-Барбары и вообще мировым парнем.

В последнее трудно верится, ибо когда мы впервые встретились, я сидел на мели и слыл заурядным автором низкопробной фантастики, которому платили два цента за слово.

Но Джеральд, да будет мне позволено называть его по имени, открыл меня и предостерег человечество о том, что я наделен видением будущего и что за мной нужен глаз да глаз.

Он взял надо мной шефство и любезно брал с собой в путешествия в качестве любимчика, когда ездил навещать родню Эйнштейна, Юнга и Фрейда.

Годами напролет я расшифровывал записи его лекций, пил чай с Олдосом Хаксли и, лишенный дара речи, семенил по экспозициям Кристофера Ишервуда в арт-галереях.

И вдруг Везалиус исчез.

Ну, скажем, почти. Ходили слухи, будто он пописывает книжку про летающие тарелки, которые помаячили над сосисочной в Паломаре, а потом куда-то провалились.

Я обнаружил, что он больше не читает лекций в храме Веданты, а коротает дни то ли в Париже, то ли в Риме, а обещанного романа мы так и не дождались.

Я раз десять звонил ему домой в Малибу.

Наконец его секретарь Уильям Хопкинс Блер признался, что Джеральда сразила некая таинственная болезнь.

Я попросил разрешения навестить моего праведного друга. Блер бросил трубку.

Я перезвонил, и Блер обрушил на меня ошметки рубленых фраз, смысл которых заключался в том, что Везалиус разорвал со мной все отношения.

Ошарашенный, я попытался вообразить, как буду просить прощения за грехи, которых наверняка не совершал.

Потом однажды вечером зазвонил телефон. Некий голос выпалил:

– Помоги!

– Что? – спросил я.

Вопль повторился:

– Помоги!

– Везалиус? – воскликнул я.

Долгое молчание.

– Это ты, Джеральд?

Тишина, бормотание, а затем хряст.

Я стиснул трубку, и к горлу подкатил комок. Это был голос Везалиуса. После нескольких недель молчаливого отсутствия он докричался до меня, дав понять, что ему угрожает непостижимая для меня опасность.

На следующий вечер, повинуясь порыву, я бродил по улицам с итальянскими названиями в Малибу и, наконец, очутился перед домом Везалиуса.

Звоню в дверь.

Ответа не последовало.

Звоню снова.

В доме тишина.

Я целых двадцать минут звонил и стучал в дверь. И вдруг – дверь отворилась. Блер, охранитель незаурядной личности Джеральда, стоял, уставившись на меня.

– Да?

– Прошло битых полчаса, и все, что вы можете мне сказать, – это «Да?», – возмутился я.

– Вы тот второразрядный фантаст, приятель Джеральда? – поинтересовался он.

– Я знаю, кто я, – сказал я. – И я вовсе не второразрядный писака. Я пришел к Джеральду.

Блер тут же нашелся, что ответить.

– Его нет. Он в Рапалло.

– Я знаю, что он здесь, – соврал я. – Он звонил мне вчера вечером.

– Невозможно! Он в Италии!

– Нет, – снова соврал я. – Он попросил найти для него нового врача.

Блер очень побледнел.

– Он здесь, – сказал я. – Я же знаю его голос.

Я заглянул в холл, мимо Блера.

Вдруг он посторонился.

– Только быстро, – сказал он.

Я побежал по коридору в спальню и вошел.

Там, распростертый, словно тощее мраморное изваяние на крышке саркофага, возлежал мой старинный друг Везалиус.

– Джеральд! – воскликнул я.

Бескровная фигура, одряхлевшая и подавленная, не проронила ни звука, но на исхудалом лице глаза еще очумело вращались в орбитах.

Из-за моей спины Блер сказал:

– Вот видите, совсем плох. Говорите и уходите.

Я шагнул вперед.

– Что с тобой, Джеральд? – спросил я. – Чем тебе помочь?