Убийственное лето

– Этого она не сказала. Они ее нашли, и все тут. Заставили ее приехать в Динь позже, накануне Четырнадцатого июля. Она убеждала себя, что, раз она выходит замуж, они оставят ее в покое. А вышло наоборот. Они показали ей жуткое фото – девушку, которую они изувечили. Сказали, что с ней сделают то же самое. И еще пообещали, что придут сюда и сдерут с тебя шкуру, если она кому-нибудь пикнет. Слово в слово.

Я не видел его лица, а голос его звучал почти монотонно. Он снова вытер глаза рукавом. Я не шевелился. Не знаю, то ли я был так ошеломлен, то ли просто был не в состоянии представить себе что-то столь далекое от моей жизни. Я сказал:

– Нет, этого не может быть.

Он мне ответил:

– Я тоже так думал.

Я попытался вспомнить события 13 июля. Где я был, что делал. Но ничего не всплывало. Я спросил:

– Что им от нее было нужно? Она сказала тебе?

Он ответил совсем тихо:

– Они собирались на ней хорошо заработать. Это все, что она мне сказала.

Это было совершенно немыслимо, и мне кажется, я уже не испытывал ни ненависти, ни горечи. Больнее, чем раньше, мне уже не сделать. Я подумал о сцене с отцом в день свадьбы. Ее слова, которые передала мне мадам Тюссо: «Прошу тебя, прошу тебя», – и ее рассказ про наследство – на следующий день. Мне было очень трудно разобраться в своих мыслях. Я подумал, что самое главное – узнать, где она, и разыскать ее как можно скорее. Я спросил:

– Ты знаешь, где она?

Она отрицательно покачал головой.

– Когда ты с ней разговаривал возле бассейна, она не сказала, куда едет?

Он ответил:

– Она велела забыть про все это, сказала, что сама покончит с этим раз и навсегда. А потом, когда я пытался ее удержать, сказала, что все это она выдумала, и тех двоих вообще не существует.

Я спросил, помолчав:

– Ты ей не поверил?

Он снова покачал головой.

– Почему?

Он сказал мне:

– Потому что я их видел.

Странно, но именно после этой его фразы для меня все стало реальным, слова облеклись в форму, и этот ужас стал частью моей жизни. Я сказал:

– Что ты несешь, в самом деле?

В Дине, в воскресенье, в день гонки, когда она исчезла, мы с ним порознь искали ее. И он увидел ее на какой-то боковой улочке, она сидела в машине, припаркованной возле тротуара. Она сидела впереди рядом с более крупным и старшим из двоих. Второй был сзади. Они что-то говорили ей хором, сперва очень возбужденно, потом поспокойнее, будто старались ее в чем-то убедить. Бу-Бу замер на противоположной стороне улицы, как только заметил ее. Он не мог разглядеть ее лица, потому что она повернулась к ним, опустив голову, но по каким-то ее движениям понял, что она плачет. Они долго говорили с ней, а потом внезапно она открыла дверь, и тот, кто сидел впереди, поймал ее за руку. У нее был абсолютно подавленный вид. Он что-то доказывал ей со злобным и перекошенным лицом, а затем резко отбросил ее руку. Она побежала по улице, но Бу-Бу не мог броситься за ней, потому что боялся, что если они его заметят, то выйдет только хуже. Он попытался нагнать ее, сделав крюк по бульвару, но упустил.

Я вспомнил, что он был сам не свой, когда вернулся. Я тогда подумал, что из-за того, что Микки отстает в гонке. Я вспомнил, как позже он всюду ходил с нами, держа Эль за руку, и как-то по-особому грустно смотрел на нее.

Я почувствовал, что по жилам у меня опять потекла теплая кровь. Мысли выстраивались, потому что я уже так или иначе решил, что нужно делать. Я встал. Поправил рубашку, от которой отскочила пуговица, когда Бу-Бу ее дернул, попросил его описать этих мужчин. Тому, что покрупнее и постарше, было от сорока пяти до пятидесяти. Он не видел его в полный рост, но, должно быть, он не ниже меня и с возрастом стал массивным. Седые волосы и брови, голубые глаза. Вид у него вполне преуспевшего в жизни человека. Наверное, сперва работал руками, а потом завел собственный бизнес. Второй лет на пять моложе, не меньше. Худощавый, с большим носом, редеющие волосы, нервозные жесты. Одет в костюм из легкой ткани, то ли кремового, то ли бежевого цвета, в галстуке. Бу-Бу не нашел ничего лучше, чем сообщить мне, что он больше смахивает на хулигана, чем его «шурин». Я спросил, откуда ему известно, что они родственники.

– Она мне сказала.

Машина – довольно старый «Пежо-504» черного цвета с номером Альп Верхнего Прованса. Из всех цифр он помнит только «04», хотя сперва пытался запомнить все, но был в ужасном состоянии и все-таки забыл. Я спросил, стоя перед ним, называла ли Эль их имена. Он отрицательно покачал головой. Спросил, не помнит ли он других деталей. Он подумал. Помнит название улицы: д’Юбак. Еще немного подумал и разочарованно помотал головой.

Тогда я спросил его:

– А почему Эль говорила именно с тобой?

Он поднял глаза и произнес:

– Потому что в тот вечер, когда ты ее избил, она больше не могла. Ей нужно было кому-то выговориться. На следующий день она рассказала мне все по порядку. Потом она больше ни за что не хотела к этому возвращаться, она даже не знала, что я видел ее вместе с этими типами в машине.

Мы несколько секунд смотрели друг на друга в сгущающейся темноте. Он сказал мне: