Убийственное лето

– Я от тебя ничего не скрываю. Если ты и вправду хочешь все знать, между ней и мной ничего не было.

Он еле-еле сдерживал готовые политься слезы, я это чувствовал по его голосу. И в то же время он напускает на себя горделивый вид молодого петушка. Я пожал плечами и сказал:

– Только этого мне не хватало.

Я вернулся к машине и ждал его за рулем. Мы ехали молча. Во дворе я увидел желтый грузовичок Микки и сказал:

– Не нужно никого посвящать в эту историю.

Мы тут же сели к столу. Коньята, Микки и мать молча смотрели на нас обоих. Потом я подумал: «Интересно, вечером идет какой-нибудь фильм?» Я встал и включил телевизор. Мы ужинали в тишине, время от времени поглядывая на экран, и что-то смотрели, даже не знаю что. Потом я сказал, что иду обратно в мастерскую поработать над «делайе». Бу-Бу спросил, не может ли он пойти со мной. Я похлопал его по плечу и сказал:

– Нет. Наверное, я закончу очень поздно, поэтому заночую там.

Я видел, что Микки смотрит на мою руку. Я поцарапал суставы фаланг, когда врезал Жоржу Массиню. Я спросил у Микки:

– Тебе не сказали, что я дрался?

Он ответил:

– Мне сказали, что ты сломал ему два зуба. Теперь он уж точно закроет рот на замок.

Я шел по дороге и глубоко вдыхал ночной воздух. В деревне – ни огонька, только светится бензоколонка возле мастерской, а чуть подальше – я специально не ходил смотреть, но уверен – горело окно у Евы Браун. Мне казалось абсолютно невероятным, чтобы Эль посвятила мать в то, о чем она рассказала Бу-Бу. И не ошибся. А мне она сказала как-то ночью, лежа рядом со мной в кровати: «Через несколько дней я все улажу». Это было на следующий день после того, как я ее ударил. Я шел по дороге и думал: «Она надеялась, что ее оставят в покое, что она сможет не впутывать меня в эту историю». Я страшно ругал себя за то, что поднял на нее руку – я отгонял эту мысль, но она возвращалась, – но эти два подонка заплатят за все, и за то, что я ее избил, тоже.

Не знаю, поможет ли мне это оправдаться, но скажу еще кое-что. Решение обрезать ствол ружья я принял в тот же вечер, 5 августа, а вовсе не на следующий день. Во-первых, оно было слишком длинным и не вошло бы в обычный чемодан, вылезало бы из-под куртки или пиджака, но главное, главное, я знал, что стрелять буду с близкого расстояния, чтобы посмотреть прямо в их гнусные рожи, чтобы видеть, как они издыхают. Неважно, пусть теперь мне отрубят голову.

В пятницу до полудня, то есть в прошлую пятницу, я сперва зашел к Еве Браун, потом домой, проверить, не вернулась ли Эль, а потом вывел из мастерской «делайе» с откинутым верхом. Я сказал Генриху Четвертому:

– Прости, оставляю тебя одного, но мне нужно кое-куда прокатиться.

Он вздохнул и покачал головой, но только чтобы показать, кто здесь главный, а вообще он никогда на меня не сердится. Я доехал, сам того не заметив, до города, разве что пропасть справа по ходу выглядела как-то иначе, наверное, потому что с правым рулем я оказался к ней ближе. Мне кажется, что только в первое время, когда я начал водить, я думал о ней, проезжая мимо.

Продемонстрировал мой кабриолет Тессари и его парням. Обмыли его в баре. Потом Тессари сел за руль и сам проехался по шоссе Пюже – Тенье. Когда он вернулся, сказал:

– Не форсируй ее, пусть обкатается, она у тебя совсем как новенькая.

Он пригласил меня пообедать у него, но я не хотел есть и сказал, что занят. Я доехал до Анно, потом до Барема. Сперва заставлял себя прислушиваться к звуку мотора, но он тарахтел очень ровно, и я перестал. Мне еще не хотелось ехать в Динь, слишком далеко. Свернул к югу, на Шаторедон, и вернулся через Кастеллан. Проезжая мимо плотины Кастийон[76], я остановился купить бутерброд в фургончике-закусочной. Несколько минут шел по палящему солнцу, а в голове возникали невыносимые картины. Вокруг озера собралось много туристов. Когда я издали выделял в толпе девушку с длинными темными волосами, мне казалось, это Эль, и я непроизвольно ускорял шаг.

В конце дня я вернулся в деревню. Не успел выйти из машины, как увидел, что по деревянной лестнице ко мне бегом спускается Жюльетта. Она сказала:

– Тебя повсюду ищут. Анри отвез твою тещу на автобус, а может, на поезд, не знаю точно.

Она смотрела на меня с ужасной тревогой. Я почувствовал, что она подготовила свою речь заранее, но сейчас не может ничего сказать. Я спросил:

– Ее нашли?

Я боялся, что ее нет в живых. Жюльетта ответила:

– Она в больнице, в Марселе. Позвонили мадемуазель Дье в Брюске.

Я переспросил:

– В Марселе? В больнице?

Жюльетта посмотрела на меня с каким-то ужасным испугом и сказала:

– Она жива, не в этом дело. Но она в больнице уже с прошлой субботы. До сегодняшнего дня не знали, кто она такая.

Я бросился к телефону. Но не помнил наизусть номер мадемуазель Дье. Ушло время, пока Жюльетта его нашла. Когда я услышал голос учительницы, к бензоколонке подъехал Генрих Четвертый на своей DS. С ним в машине сидела женщина, но я не мог ее разглядеть. Мадемуазель Дье кричала в трубку:

– Я не могу говорить по телефону! Я хочу вас видеть! Вы даже не представляете, что с ней сделали, даже не представляете!