Убийственное лето

Но больше она не возвращается. Я шаг за шагом добираюсь до своего кресла. Не понимаю, который час. Утро или вечер. Усаживаюсь. Чувствую, как колотится сердце и нечем дышать. Стараюсь думать о чем-то другом. Она хорошая девочка, и мне хочется, чтобы она такой и осталась – хорошей девочкой.

Я вспоминаю, как радовался мой муж в 1938 году, когда мы думали, что у нас будет ребенок. Это было летом, как сегодня, но солнце стояло намного ниже. Меня отвезли в больницу. Но оказалось, что это ошибка, я не могла иметь детей или он не мог. Мы продолжали жить или, по крайней мере, считали, что живем. Он служил в трамвайном управлении. Сестра вернулась в Динь, работала гладильщицей. Я получила диплом, хотела стать учительницей, как та, навещать которую поехала сейчас малышка. Но в жизни никогда не получаешь того, что хочешь. У вас убивают мужа. А сказать нечего. У вас одно за другим отбирают лето, а теперь солнце так далеко, что даже в июле холодно. Молчите. В субботу, послезавтра, малышке исполнится двадцать лет. Я могу дать ей две тысячи из моих денег. Останется шесть. Вполне достаточно для похорон двух вдов. Я все время спрашиваю себя, как же я могла 27 мая 1944 года отпустить руку своего мужа, когда упала бомба. Не знаю. Необъяснимо. Не могу поверить, что бомба оказалась сильнее нас.

Обвинительное заключение

Они приехали в середине дня, солнце стояло прямо над головой. На горах и соснах, перед домом – повсюду лежал снег, но солнце было горячим, как в апреле. Я знала, что до вечера будет хорошая погода, а потом подует северный ветер и снова пойдет снег. Я разбираюсь в том, что творится и на земле, и на небе. Я ведь из крестьянской семьи. Я родилась в Фисе, в Тироле. Все считают, что я немка, но я австриячка. Для французов это одно и то же. Они зовут меня Ева Браун.

Когда мне было двенадцать или тринадцать лет, мы с матерью и кузиной Хэртой мыли полы в большом берлинском отеле «Цеппелин», а ужасно противный портье, который давал мне затрещины, стоило мне замешкаться, вдруг сказал:

– Смотрите, там, на улице, Ева Браун.

Все подбежали к огромным – от пола до потолка – окнам. Он нас разыграл. Правда, мы и в самом деле увидели, как из министерства напротив выходит белокурая молодая женщина вместе с другими дамами и офицерами. Помню ее аккуратно уложенные волосы, шляпку и миловидное лицо. Там стояло много серых автомобилей. Но это точно была не Ева Браун. Директор отеля, хороший человек, его звали герр Шлаттер, сказал нам:

– Не стойте тут. Расходитесь.

Это было на самой красивой улице Берлина Вильгельмштрассе, напротив Министерства авиации. В холле гостиницы висело керамическое панно с изображением цеппелина, похожее на гигантскую почтовую марку за семьдесят пять пфеннигов. Но до этого я жила в Фисе, в Тироле. Я хорошо знаю землю, небо и горы.

Когда они приехали, я была на опушке леса. Я видела, как грузовик ползет по склону, поворот за поворотом. Это было в субботу, в ноябре 1955 года. Я поняла, что они поехали не по той дороге. Не доезжая четырех километров до Арама, есть развилка, и бывает, что водители ошибаются. А кто иначе стал бы подниматься к нам? Я держала за передние лапы кролика, попавшего в силок, который Габриэль поставил метрах в двадцати от дороги. На мне было старое американское пальто, накинутое прямо на комбинацию, и резиновые сапоги. Наверное, вышла помыться после того, как все утро убирала в доме. А еще, наверное, я вышла неодетой, потому что увидела из окна спальни дохлого кролика. Как я уже говорила, у нас здесь совершенно безлюдное место.

Я сделала несколько шагов по снегу в сторону грузовика. В кабине их сидело трое, но вышел только шофер. Высокий, волосы ежиком, куртка с меховым воротником. Он сказал мне:

– Кажется, мы не туда заехали. А где Арам?

Когда он говорил, у него изо рта шел пар, хотя солнце жарило, как в апреле. Мне было двадцать семь. Одной рукой я запахивала пальто на груди, в другой держала мертвого кролика. Я ответила:

– Вы ошиблись на развилке. Нужно было взять налево и ехать вдоль реки.

Он кивнул, показывая, что понял. Его удивил мой акцент, и он покосился на мои голые коленки, торчавшие из незастегнутого пальто. Не знаю почему, я добавила:

– Извините.

Остальные тоже смотрели на меня через стекло грузовика. Он сказал:

– Хороший у вас кролик.

Повернул голову в сторону дома, вокруг – только горы. Он сказал:

– Спокойно у вас тут.

Я не знала, что ответить. Все было в снегу, и стояла полная тишина, только медленно работал мотор. Наконец он сказал:

– Ну ладно, до свидания. Мы поехали.

И залез в свой грузовик. И все втроем они продолжали смотреть на меня. Я подождала, пока они развернутся и отъедут, а потом пошла к дому.