Убийственное лето

Я иду по обочине, наступая на собственную тень, и скоро расплавлюсь на солнце. Не знаю, сколько прошло времени. А потом, кто, вы думаете, обгоняет меня на своем драндулете «404»[48], годном разве что на металлолом? Мерио, который раньше работал машинистом на железной дороге, а сейчас на пенсии. Он тормозит, как безумный, седые патлы прилипли ко лбу, и вежливо так обращается ко мне, будто я Дева Мария. Я отвечаю, что иду не в город, а к Массиням. Сажусь рядом с ним, такая вся из себя очаровашка, спасибо месье Мерио, платье прикрывает колени, в общем, все как положено. В его машине надо орать, и воняет кошками. Он мне кричит:

– Вы вроде бы замуж выходите за Пинг-Понга?

Я отвечаю:

– Да, прямо подмывает, не могу дождаться!

Он говорит:

– Что?

Ну точь-в-точь как Коньята. Но к нему я не испытываю и миллионной доли того, что испытываю к бедной старушенции, поэтому замолкаю. Через минуту он кричит, что его кота убили, и заводит долгую песню на тему, какие люди злые. Я согласно киваю, сочувствую ему от всей души, но совсем не слушаю. Боюсь, как бы старый шизоид не решил, что до сих пор ездит по рельсам, и не проморгал поворот.

Я думаю о Бу-Бу, о том, что он обвинил меня, будто я убила животное камнем. При чем тут я? Странный он, все-таки, Бу-Бу. А все потому, что он прямо-таки сохнет от желания переспать с Эль, боится, что когда-нибудь это случится, и готов обвинить ее во всех смертных грехах, чтобы она выглядела мерзкой, психованной или какой-то там еще. Мне противно даже палкой дотрагиваться до собак, кошек и прочей живности. Я и муравья не раздавлю. Не нужно ходить к гадалке, чтобы узнать, кто убил кота Мерио и кошку мадам Биг, но я не стукачка. И к тому же мне наплевать.

Выхожу целая и невредимая из машины как раз в начале дороги, которая ведет к ферме Жоржа Массиня. Говорю:

– Спасибо, месье Мерио, кланяйтесь от меня жене.

Он говорит:

– Надеюсь, нас пригласят на свадьбу?

Я отвечаю:

– А то!

Сама любезность, даже расплываюсь в своей фирменной ангельской улыбке. И все это ради старпера, который и так уже одной ногой в могиле, а его колымага рассыплется на составные части на следующем же крутом повороте. Я почему-то испытываю особую нежность к старикам, сама не знаю почему.

Я никогда не бывала на ферме у Массиней. Кругом красная земля и серые каменные стены. Она намного больше и ухоженнее, чем у Пинг-Понга. Когда я подхожу, во дворе начинает лаять цепная собака, и отовсюду, как чертики из табакерки, выскакивают сам Жорж, его три сестры, добрая сотня племянников и племянниц, мамаша, тетки, дядья и свояченицы – посмотреть, кто пришел. Из-за собаки я ближе не подхожу. Жорж идет мне навстречу, вытирая руки о штаны. Солнце жарит во все лопатки, и все вокруг высохло и наводит тоску.

Он говорит мне:

– Это ты?

Словно я приснилась. Я в ответ:

– Мне нужно с тобой поговорить. Ты очень занят?

Он секунду думает, потом изрекает:

– Если хочешь, можем поговорить здесь. Тебя никто не съест.

Все родственники застыли и смотрят на меня, как будто я Анн-Эмон[49], приехавшая посетить образцовую ферму. Говорю «нет», тем более что мне все равно нужно в город.

Жду его у выезда со двора, пока он выводит свой фургон из сарая. Семейству он ничего не объясняет. Хочет показать мне, что он здесь хозяин и ни перед кем не обязан отчитываться. Я сажусь рядом с ним и, пока мы едем по дороге, ведущей к шоссе, прошу его остановиться: он выполняет. Говорю, что пришла извиниться, потому что не смогу пригласить его на свадьбу. Он говорит, что понимает и нет проблем. С важным видом кивает. У него очень светлые вьющиеся волосы и квадратный подбородок, мне кажется, он похож на американского актера из фильма «Пейтон Плейс»[50], все время забываю его имя. На нем только нижняя майка, а руки у него того же цвета, что и земля на полях его фермы. Я говорю:

– Ужасно обидно, ведь до того, как я вас рассорила, Монтеччари очень хорошо относились к твоей семье.

Он отвечает:

– Ничего и не изменилось. Совершенно нормально, что Пинг-Понгу не хочется меня видеть на свадьбе. Потом все устаканится. Мы снова станем друзьями.

Я могла бы наговорить ему кучу всего, чтобы поссорить их еще больше, но я ведь приехала не для этого и целую вечность сижу и молчу, юбка закрывает колени – ну просто образец целомудрия. Наконец он вздыхает, и я тоже. Я говорю:

– Мне даже рассказывали, что мамаша Монтеччари провела у вас целую ночь, когда умер твой отец.

Он отвечает:

– Да?

Якобы был тогда маленький и не помнит. Я спрашиваю:

– А когда точно он умер?

Он сначала говорит, в 1956-м, а потом, нет в 1955-м. В ноябре. Ему тогда было пять лет, он ровесник Микки. Он мне говорит:

– Мы все воскресенье праздновали крестины моей сестры Жо, а на следующий день он решил выкорчевать огромный пень, трактор перевернулся, и его раздавило.

У меня колотится сердце и дрожит голос, когда я восклицаю в ответ:

– Какой ужас!