Убийственное лето

Она отвечает:

– Об этом могу судить только я. Поэтому принеси мне фото.

Когда она так себя ведет, я готова кататься по полу от бешенства. Говорю:

– Проклятье! Надеюсь, ты не будешь устраивать весь этот цирк и портить мне свадьбу? Что ты придумала?

Она отвечает, не поднимая на меня глаз, разглядывая свои распухшие от стирок руки:

– Если у меня возникнет хоть малейшее подозрение, я не дам тебе это сделать. Я все расскажу. Я поклялась в церкви.

Я отодвигаю от себя кашу «Нестле», надеваю снова шорты, поло и босоножки. И хлопаю дверью.

От нее до дома Монтеччари пять или шесть минут ходьбы. Одна минута, чтобы найти Сломанную Колонку и без свидетелей попросить у нее фото ее любимого, похороненного в Марселе. Она спрашивает:

– Зачем? Зачем?

Я говорю, что хочу показать ее кому-то в городе, чтобы нарисовать его портрет. Хочу, мол, сделать ей такой подарок на свое двадцатилетие. Она льет слезы как безумная. Говорит мне:

– Только ты способна до такого додуматься. У тебя удивительно доброе сердечко, и все твои мысли идут оттуда.

Я снимаю в ее комнате фотографию месье, прямо в рамке из золоченого гипса, захожу к себе в комнату, беру большой мешок из супермаркета и кладу ее туда. Еще минута уходит на то, чтобы успокоить старую перечницу. Я ей говорю:

– Только никому не говори, это наш секрет.

Она целует меня в щеку высохшими губами и до боли сжимает запястье. Я говорю:

– Эй, прекрати, мне больно.

Проходя мимо кафе Брошара, я вижу, как моя будущая свекровь спорит с двумя другими деревенскими молодками. Она смотрит на меня, я улыбаюсь ей голливудской улыбкой, которую с таким же успехом могла бы адресовать памятнику солдату на братской могиле. В довершение всего Пинг-Понг возится с каким-то двигателем возле гаража и видит меня. Я кричу:

– Нужно немного переделать платье! Все в порядке?

Он отвечает:

– Да.

Ему не нравится, что я напялила шорты, он уже говорил мне об этом. Он бы мечтал, чтобы я ходила в рыцарских доспехах до нашей с ним золотой свадьбы. Пусть тогда и трахал бы Жанну д’Арк.

Не прошло и двадцати минут, как я дома. Придурок наверху опять голосит. Хочет суп или газету или услышал, что я пришла. Я не видела его с тех пор, как он парализован. Ни разу не заговорила с ним, даже через стену. Когда на него находит, он начинает меня проклинать. Мать говорит, что он в своем уме, но я не уверена.

Она сидит на том же месте перед швейной машинкой. Ждет. Я не знаю никого на свете, кто умел бы так терпеливо ждать, как она, разве что я сама. Скажите ей: «Я скоро вернусь», – и вернитесь через год, она невозмутимо будет ждать вас там, где вы ее оставили, светлые волосы безупречно причесаны, руки скрещены на животе. Она родилась 28 апреля, Телец. Я плохо в этом разбираюсь, но мне говорили, что Тельцов притягивают Раки, только они могут их понять.

Я говорю:

– Смотри, дурочка!

Она осторожно берет рамку, изучает улыбающееся лицо, от которого уже ничего не осталось. У него темные, аккуратно приглаженные волосы, острый, как лезвие, нос, красивые, очень темные глаза, весьма уверенный вид, он вполне ничего. Мать говорит:

– Это папаша Монтеччари? Мадам Ларгье сказала мне, что у него были усы.

Я отвечаю:

– Ты что, совсем хочешь меня доконать? Бывают периоды в жизни, когда носят усы, бывают – когда не носят. Здесь он без усов.

Она долго смотрит на фото и говорит:

– Во всяком случае, это не итальянец.

Самое противное, что она явно не успокоилась. Или же поняла, что не уверена, сможет ли узнать мерзавца через столько лет, поди разбери. Я говорю:

– Если бы это был он, ты бы его тут же узнала. Даже без усов.

Она пожимает плечами. Я кладу фотографию обратно в мешок из супермаркета и говорю:

– Если бы Пинг-Понг знал, что мы подозреваем его отца, он бы нам обеим головы оторвал.

Она смотрит на меня. Улыбается. Она убивает меня, когда улыбается. Занавес. Потом она возится с моим платьем, и я снова примеряю его перед большим зеркалом и выгляжу все так же божественно.

Днем Пинг-Понг отвозит меня в город на хозяйском «ситроене», чтобы я составила список свадебных подарков для гостей. Я надела джинсы и белую футболку. Сам он хочет вернуться в деревню и, пока есть свободное время, что-то подкрутить в своей «делайе». На прошлой неделе он приволок раздолбанный в хлам «ягуар» – трое погибших, об этом писали в газете, купил его за гроши. Объяснил мне, что мотор еще в отличном состоянии, и он сможет его использовать. В городе он должен подхватить другого механика, Тессари, который работает у месье Лубе, мужа Лулу-Лу. Говорят, он волшебник. Бросаю ему, вылезая из машины на площади:

– Не вздумай воспользоваться этим поводом и снова с ней повидаться и закрутить все по новой.

Он смеется, как дурачок. Любит, когда я напускаю на себя ревнивый вид.