Убийственное лето

В какой-то момент я оказался у ворот сарая, слышал музыку и крики и вдруг начал смеяться в полном одиночестве. Я подумал: «Это моя свадьба. Я женился».

Я много выпил, и звуки раздавались у меня в ушах как-то необычно. Мне показалось, что я смеюсь в каком-то другом мире, не там, где идет свадьба. Люди, танцевавшие в пыли, казались мне нереальными. И двор вообще был какой-то чужой, не тот, который я видел всю свою жизнь.

Только чуть позже, насколько я помню, я начал искать Эль, и никто не знал, где она. Бу-Бу в сарае налаживал стереоустановку, которую ему одолжил приятель по коллежу. Он сказал:

– Я видел, как она заходила в дом пять минут назад.

Я пошел на кухню, где толпились гости, пили и смеялись, но ее там не было. Я сказал матери:

– Слушай, я уже потерял свою жену.

Она тоже не видела ее какое-то время.

Я поднялся наверх. В нашей комнате было пусто, я взглянул в окно на тех, кто танцевал во дворе. Ева Браун сидела за столом рядом с мадам Ларгье. Мадемуазель Дье стояла одна возле родника со стаканом в руке. Я заметил Жюльетту и Генриха Четвертого, Мартину Брошар, Муну-парикмахершу и еще каких-то подружек Эль, которых не знаю по имени. Я не видел Микки и постучал в его комнату. Жоржетта закричала диким голосом:

– Нельзя! Не заходите!

И я понял, что помешал. Каждый раз, когда стучишь в какую-то дверь, за ней оказывается Микки, который с помощью Жоржетты приближает проигрыш очередной гонки.

Я спустился во двор, обошел его, старясь найти ее. Вышел на дорогу посмотреть, а вдруг она стоит там с кем-то из гостей. Потом решил спросить у Евы Браун. Она тревожно огляделась по сторонам и сказала:

– А я думала, она с вами.

В сарае я наткнулся на мадемуазель Дье, они с Бу-Бу и его приятелем, хозяином стереоустановки, отбирали пластинки. Она тоже много выпила, у нее был затуманенный взор и неестественный голос. Она сказала, что видела, как Элиана шла по лугу, чтобы «пригласить туристов», но это было какое-то время назад. Она одна и Ева Браун называют ее Элианой, меня это злит, сам не знаю почему. С ней я встречался всего один раз, она приезжала днем 14 июля, три дня назад – и с первого же взгляда я понял, что она мне не понравится. Пытаться сейчас объяснить почему, бессмысленно. Во всем виновата моя глупость, но и ее тоже.

Я пересек двор, заставляя себя идти нормальным шагом, чтобы не волновать гостей, но на лугу не мог сдержаться и побежал. «Фольксвагена» туристов под деревьями не было, и палатка тоже оказалась пустой. Я дышал часто-часто. Не знаю, что я себе навоображал.

Я вспомнил 14 июля, когда она вернулась так поздно – в половину второго ночи, сказала мне мать, а потом я отыскал ее – в махровом халате на голое тело, когда солнце только вставало из-за вершин. Я немного посидел в палатке, стараясь сосредоточиться. Я огляделся: надувные матрасы, разбросанные вещи, грязная алюминиевая посуда. Стоял запах резины и пищи. Мне по-прежнему казалось, что все это не по-настоящему, но я не был пьян. Я вспомнил, что туристы собирались уехать в конце месяца, а если решат остаться дольше и снимать этот участок луга, я найду предлог и откажу им.

Когда я вышел, то почти столкнулся с Бу-Бу, который меня искал. Он спросил:

– Что происходит?

Я пожал плечами и ответил:

– Не знаю.

Мы пошли к речке, и я ополоснул лицо холодной водой. Он сказал мне, что я перепил, а пьяные все всегда видят наперекосяк, даже самые обычные вещи. Вполне возможно, что Эль захотелось немного побыть одной. Для нее это очень непростой день. Он сказал мне:

– Ты же знаешь, она ужасно возбудимая.

Я потряс головой, чтобы сказать, что он наверняка прав. Снова завязал галстук-бабочку, и мы медленно вернулись к дому по лугу.

Во дворе теперь искали меня. Я потанцевал с Жюльеттой, потом с Муной, потом с Жоржеттой, которая спустилась из Миккиной спальни. Я старался заставить себя смеяться с гостями. Генрих Четвертый пошел к навесу для велосипедов, там стояла бочка с вином, и налил мне стакан. Я выпил залпом. Это вино с нашего виноградника, урожай небольшой, но качество отличное.

Время от времени я поглядывал на Еву Браун. И хотя она мило улыбалась, когда кто-то проходил мимо, я знал, что она все больше волнуется. Мадемуазель Дье грустно сидела за соседним столом перед пустым стаканом. Я видел, как она встала и пошла налить себе еще. Ей стоило так же много усилий идти прямо, как и мне – делать вид, что веселюсь. На ней было черное, очень открытое платье, оно натягивалось, плотно облегая зад, так что она постоянно его одергивала. Мне она и раньше казалась нелепой, и потому я даже обрадовался, что она такая и есть.

В семь часов Эль так и не вернулась. Меня спрашивали, где она, я отвечал, что она пошла немного передохнуть.

Я все больше и больше осознавал, что мне не верят, а когда проходил мимо гостей, те вдруг замолкали. Наконец я решил поговорить с Микки. Отвел его к воротам и сказал:

– Давай возьмем машину Генриха Четвертого и объедем вокруг – посмотрим, нет ли Эль где-то на дороге.