Убийственное лето

Я бросился к палатке на лугу, но она снова оказалась пустой. Я пошел вдоль речки к Palm Beach. Никого. Вернулся в мастерскую пешком по дороге, ведущей на кладбище. По пути я остановился у дома Евы Браун. Но не решился зайти и спросить, не у нее ли Эль.

Чтобы было понятно, я должен признаться в одной вещи, за которую мне теперь стыдно. В ночь после свадьбы, когда она спала, я встал, чтобы осмотреть ее платье, и обнаружил на спине следы смолы. Значит, в какой-то момент она стояла, прислонившись к стволу сосны. Я вдруг вспомнил про того португальца, о котором она рассказывала мне в первый вечер в ресторане «У двух мостов», якобы тот целовал ее, прижав к дереву. Я лег обратно. Долго размышлял, как полный идиот. Она не обратила внимания, что испачкала платье, потому что была еще под впечатлением от сцены с отцом, это очевидно. И все-таки я представил, как она стоит с кем-то, опершись спиной о дерево. В подвенечном платье. С кем-то, кто ей сказал:

– Я хочу увидеть тебя в день твоей свадьбы.

И выходит, она согласилась и пошла туда. Иногда я бываю еще больше Пинг-Понгом, чем можно себе представить.

В среду вечером, как обычно, я должен был поехать в город, в казарму. Я вернулся домой забрать малолитражку, но Эль еще не вернулась. Мать сказала, не глядя на меня:

– Если ты будешь так себя изводить, то конца этому не будет.

Я крикнул в ответ:

– Что? Что ты хочешь этим сказать?

Она ответила, сильно побледнев:

– Не смей кричать на меня! Был бы жив твой отец, ты бы ни за что не посмел говорить со мной таким тоном.

Она поняла, что мне стыдно, что я на нее накричал, и сказала:

– Бедный мой мальчик. А теперь спроси у нее, что за приданое она там вязала. Спроси-ка у нее.

Я понял по ее глазам, что она не злится на Эль, а только жалеет меня. Я вышел, прихватив с собой каску. Сел в машину, долго ждал, прежде чем завести мотор. Все надеялся, что она вдруг вернется. В конце концов поехал в казарму.

Я приехал туда около восьми. Эль была там, в окружении полдюжины пожарных. Юбка у нее задралась выше головы, а они подбрасывали ее, как блин на сковородке, на каком-то откуда-то взявшемся брезенте – на него, спасаясь при пожаре, прыгают с шестого этажа, но мы-то им никогда не пользуемся, у нас не только нет шестого или пятого, но даже второй этаж в нашем захолустье – большая редкость. Она орала так, что могла бы всполошить весь город, хохотала, будто была вне себя от счастья, а они подкидывали ее снова и снова, гоготали почти так же громко, как она, и хором скандировали: «Але гоп! Але гоп!» Можете мне поверить, Пинг-Понг был весьма горд своей женой. Когда, внезапно почувствовав себя неловко, они опустили ее на землю, Ренуччи сказал мне:

– Послушай, мы же ничего плохого не делали.

Я охотно плюнул бы ему в рожу.

Я не остался с ними, а отвез ее домой. Обогнал желтый грузовичок Микки на подъеме к перевалу. Он стал сигналить, но у меня не было сил ответить. Она махнула ему рукой через окно. Сказала мне:

– Ну все, хватит. Перестань дуться.

Я ответил:

– Я в полном восторге оттого, что все мои приятели полюбовались задницей моей жены.

Она тут же замкнулась, прижавшись плечом к двери, и до ужина мы больше не говорили.

За столом мы собрались все шестеро, но она ничего не ела. Мать сказала ей:

– Знаешь, в конце концов я решу, что тебе не нравится моя стряпня.

Она ответила:

– В десятку. Мамина мне больше по вкусу.

Бу-Бу засмеялся, Микки тоже. Мать не стала принимать ее слова всерьез, Коньята тем более. Она ничего не поняла, но похлопала малышку по руке с маразматической улыбкой. А я сказал:

– Ты что-то забросила свое вязанье.

Она не ответила, а посмотрела на мать. Потом бросила Бу-Бу:

– Ты должен поделиться со мной аппетитом, а я дам тебе взамен что-то другое.

Я спросил:

– Интересно, что ты ему можешь дать взамен?

Все почувствовали, что я злюсь, и посмотрели на меня. Она поковыряла еду в тарелке, словно искала там муху, и ответила немного тише – я чувствовал, что она была на взводе, но боялась, что я отреагирую так же, как накануне на дороге:

– Немного того, что ты не желаешь показывать своим дружкам.

И поскольку с моей стороны ничего не последовало, она закончила:

– Я прибавила целый килограмм с тех, как к вам переехала. И весь жир откладывается прямиком в пятой точке. А твоя мать еще на меня наезжает, что я не ем.

Бу-Бу и Микки захохотали. А я думал только о том, что она ведь так и не ответила на мой вопрос про приданое.

Я дождался, пока мы не остались вдвоем в комнате, и спросил ее еще раз. Она разделась и сказала, не глядя на меня:

– Я ужасно вяжу. Лучше купить готовое.

Она повесила юбку, и я перехватил ее взгляд, когда она закрывала шкаф. В этом взгляде я прочел все ее отношение ко мне. Я сказал, стараясь сдержаться:

– Ты считаешь, что беременной женщине показано вести себя как сумасшедшей – так, как ты вела себя сегодня в казарме?