Убийство русалки

— Да. Двух женщин. И я не рассчитывал на то, что Анну найдут так быстро. Я замечал, что кто-то шел по моему следу, но я был наказан жаждой быть кем-то большим, кем я являюсь, стать кем-то другим. Я должен был еще больше и больше воспевать красоту. Я не мог остановиться, я должен был добраться до модистки. Я знал, что рисковал раскрытием своих тайн, убивая ее в замке, так что маскарад стал для меня отличной возможностью спрятать свою личность и воспользоваться шумом и хаосом праздника, чтобы выманить ее из замка. Я ждал правильного момента и должен был задушить ее, чтобы она потеряла сознание, но мне помешали. Поднялся скандал, и она пробежала через весь дворец по длинным коридорам и по множеству комнат. Я поймал ее как раз до того, как ей удалось ускользнуть, я перебросил ее через плечо и поспешил по улице. Привратник проснулся, но не двинулся дальше, я использовал против него его собственный нож и выбрался на Амалиегаде. Я дошел до угла, я весь кипел, я пузырился, как забытый над очагом котел. Я был как никогда близко к завершению моего деяния, я заметил опьянение от него и волнение по всему телу до кончиков пальцев. Я мог…

— Нет, Андерсен. Нет, нет, нет, — сказал Козьмус. — Здесь вас задержали. Все закончилось, когда вас поймали на улице. Но где же ваша сообщница, проститутка по имени Молли или как там ее? Вы забыли ее в замке?

Ханс Кристиан пребывал в своем собственном мире. Он мог видеть всю картину.

— Я оставил ее в пакгаузе, нет, я не мог идти дальше, я пошел домой, это было то, что я сделал. На улицах было тихо, первый осенний лист сорвался с ветки, кошка охотилась на городских крыс. Я живу один. Я бросил ее на свой кухонный стол. У меня был нож. Это была опасная бритва, вроде тех, которыми пользуются парикмахеры. Тот момент. Это был тот момент, когда я…

Козьмус выбил свою трубку о дверь с громким стуком.

— Остановитесь, Андерсен, остановитесь, ради бога. Теперь вы все рассказываете не так складно. Расскажите мне теперь о проститутке, которая вам помогала. Где она находится?

— Мне никто не помогал. Я сделал все это сам.

— Невозможно, — сказал Козьмус. — Вы навещали меня вместе с этой девицей. Вас видели с ней в замке, она переоделась горничной.

— Меня никто не видел там. Я прятался поблизости. Когда принц спугнул модистку из зеленой комнаты, я шел следом.

— Господин Андерсен. Вы сочиняете. Не было никакого принца. Его королевское высочество принц Фредерик Карл Кристиан выслан в Йегерсприс и никоим образом не должен находиться в Копенгагене или в Амалиенборге. Он имеет право там находиться, только когда король в отъезде.

— Я видел прин…

— Ну возьмите себя в руки, Андерсен. Мое расположение к вам ограничено тем, насколько вы готовы со мной сотрудничать. Если вы еще раз упомянете принца, я прикажу, чтобы вас пороли без остановки до самой утренней зари. Расскажите мне только последнюю вещь, чтобы показать вашу готовность. Тогда я передам ваше признание судье Шварцу, и тогда можно будет ускорить процесс. Тогда вы сможете покинуть этот дом скорби. Вы даже получите миску сладкого горячего супа.

Ханс Кристиан смог съесть только одну ложку супа на празднике, так что мысли о еде, даже о такой клейкой и тошнотворной еде, как молочный суп, сделала его весьма уступчивым.

— Что вы хотите знать?

— Расскажите мне, почему. Почему вам потребовалось убивать этих несчастных девушек?

Вначале он просто хотел дать Козьмусу быстрый ответ. Такого рода, который Козьмус от него ожидал. Такого рода, чтобы он дополнил представления Козьмуса о зле. Зло было подобно пустоте: убийца, который не думал, не замечал, не чувствовал. Или зло, подобное идиотии: убийца, говорящий на языке боли, который никто не понимает. Или зло как нужда: убийца, любящий заставлять своих жертв страдать. Но Ханс Кристиан знал, что все это совершенно не так. Что все не так. Что ни один убийца и ни один человек так не думает.

Что, если Козьмус задаст запутывающий вопрос?

Что, если он никогда не желал ни причинять боль кому-либо, ни убивать кого-либо?

Это было все равно, что искать стрелу охотника в лесу. Стрела в кустах, стрела в старом дереве, стрела в камышах у ручья. Вопрос был не в том, почему охотник хотел причинять боль кусту, деревьям или камышам. Вернее, вопрос в том, что охотник пытался найти.

Что, если все это время цель была чем-то большим, чем боль и смерть?

Грудь.

Все дело было в груди.

Ханс Кристиан почувствовал себя так, будто в него вогнали клин из чистого света. Вся комната в доме скорби почти осветилась и заискрилась, как будто на этом месте молния ударила в дерево.

Обмен грудью между Анной и прачкой не был нужен для того, чтобы выразить желание убийцы калечить жертв. Это был убийца, который тренировался. Это был убийца, который экспериментировал с пришиванием груди на человеческое тело. Он каким-то загадочным образом использовал женщин, чтобы брать и принимать. Речь шла не о том, чтобы совершить пытки, речь шла о том, чтобы совершить превращение.