Убийство русалки

На минуту она почти пожалела о том, что сделала. Сможет ли она теперь убежать, добраться до Унсевика и начать все сначала? Новая жизнь сразу после старой жизни, с мамой и Крошкой Мари? Это было бы избавлением. Все было бы правильно. Но она не смогла. Она не смогла повернуться спиной к справедливости. К Хансу Кристиану. Ей нужно было освободить его из этой ужасной больницы. И найти настоящего убийцу.

Она вышла на улицу и столкнулась с ключницей с черными синяками под глазами. Она посмотрела на Молли, словно оценивала, не являлась ли она одной из ее пациенток. Потом она узнала униформу, которую Молли стащила с одной из веревок с заднего двора больницы.

— Что вы делаете здесь, фрёкен?

— Меня послали сюда за крапивой, — объяснила Молли. Еще с тех времен, когда она работала в этой больнице, она помнила, что здесь пользуются крапивой, чтобы пороть сумасшедших. — Но потом я почувствовала запах дыма.

— Дыма? — спросила ключница.

В ту же секунду раздался громкий звук разбиваемого предмета.

— Что там случилось? — Ключница подошла к двери и заглянула в комнату. Вся стена была объята пламенем, которое уже охватило потолочные балки. Молли заметила, что опаленные брови ключницы скрутились в завитки, а щеки запылали от тепла.

— Осторожнее, — сказала Молли, дернув ключницу за руку как раз до того момента, как пламя переползло на дверной косяк. Смысл был в том, что Молли нужно было немного дыма и суматохи. Все копенгагенцы до ужаса боялись огня. Старые страхи и старые истории цвели пышным цветом — о пожаре в 1728-м, а потом в 1795 году. Еще остались многие, испытавшие это на своей шкуре. Семьи годами оставались без крыши над головой, после того как почти тысяча домов сгорела дотла. Но Молли не намеревалась устроить такой пожар, который бы вырвался из подвалов больницы.

— Пожар, — сказала ключница самой себе. Потом она стала выкрикивать это слово, снова и снова. Она побежала к лестнице и исчезла на ней. Молли тоже стала громко кричать.

— Пожар, пожар, — выкрикивала она, покидая это место и направляясь к отделению для душевнобольных.

Молли открыла ржавую зарешеченную двери и осмотрелась, чтобы сориентироваться. Одиночные палаты располагались дальше по коридору, с обеих сторон, друг напротив друга. Она взяла фонарь, висевший на крюке, поднялась на высокую ступеньку и начала стучать во все двери.

— Ханс Кристиан, ты там?

Она посветила фонарем. За дверями скреблись, шумели и волновались. Один из пациентов выл, как волк, другой плакал навзрыд и просил короля о милости.

Она стучалась дальше, выкрикивая его имя. Коридор шел под уклон, и из-под одной из стен струился ручеек мочи. Каждая дверь походила на предыдущую.

— Освободи меня.

Это был он. Он это сказал.

— Ханс Кристиан, это ты? — Она приложила ухо к двери. — Скажи что-нибудь, Ханс Кристиан?

— Это я, — раздалось оттуда. — Это я. А еще папа Пий Девятый, нас много, и мы все в одном теле, — закричал кто-то, оказавшийся не Хансом Кристианом.

В другом конце коридора она услышала, что стражники организовали цепь, чтобы доставить немного воды в подвал, но огонь оказался сильнее, а дым распространялся, поднимаясь под все балки и проникая во все щели.

Молли поспешила дальше. Она не ждала ответа, просто ударяла в двери и бежала вперед.

— Ханс Кристиан, где ты?

Коридор неожиданно закончился глухой стеной, блестящей от сырости. Здесь дым не распространялся дальше, а скручивался кольцами, становясь все сильнее и сильнее. Молли пришлось следить за намеченным маршрутом.

В последнем темном закутке только две маленькие двери.

Она постучалась в обе, но не получила ответа.

У одной из этих дверей стояла скамейка. Она толкнула дверцу кормушки в двери и заглянула внутрь. Там все было заполнено дымом.

— Это ты?

Никакого ответа не последовало. Она наклонилась, держа фонарь напротив отверстия, и заглянула в палату. Она увидела тщедушную грудь в ужасной робе и лицо, разбитое в кровь. Рот был открыт, и из него текла слюна и высовывался белый язык. Она еле узнала поэта, он походил на прокаженного, ведущего униженное, жалкое существование.

Но все же это был он.

Она отодвинула гигантскую задвижку, запиравшую маленькую дверцу, и открыла ее. Она уже не в первый раз видела палату для буйных. Все же она была обескуражена. Размером она была не больше деревянного гроба, в котором был похоронен ее отец. Пол был усыпал землей, соломой и засохшими остатками непонятно чего. Сам Ханс Кристиан лежал в луже крови и мочи.

Она попыталась взять его за руку, он закричал, стал сопротивляться, может быть, все это было напрасно. Даже если раньше он не был невменяемым, теперь он точно стал таковым.

Глава 5

Запах дыма и серы проник в его ноздри. Он больше не сомневался, что шел вниз, прямиком в ад. Дьявол раскрыл ему свои объятия. Должно быть, он был единственный, кому было суждено вечно быть ужасным певцом, ужасным писателем, ужасным убийцей. Это было иронично и ужасным образом подходило ему. Спуститься на землю, объятым пламенем, зная, что в жизни ничего не внушало Хансу Кристиану больше страха, чем всепоглощающее море отблесков огня.

— Ханс Кристиан?