Убийство русалки

В этот раз мадам Кригер сделала все быстрее. Решительным движением она схватила мальчика за запястье, такое хрупкое, что она могла бы переломить его пополам. Потребовалось три сильных удара топора, чтобы палец полностью отделился от руки. С кожей и костями было сложнее, а крик был таким громким, что мадам Кригер подумала, что можно и убить его. Если один из сторожей, которые проходят мимо пакгауза, услышит это, все пропадет. Но нет, подумала она, пытаясь сохранять спокойствие. Никто ничего не услышит. Этот пакгауз заперт и ждет, когда следующая партия сахара приедет на корабле из Вест-Индии.

Мальчик дрожал от боли, прячась в дальнем углу клетки, и весь сжался в комок. Крики прервал плач, тоже весьма раздражающий.

Вы должны сделать в точности то, что я требую.

Палец лежал на полу. Она почувствовала возбуждение в теле. Сердце колотилось от ужаса и блаженства. Это была необходимая работа. Помнить, что сказал Шнайдер. Мы не должны впускать в себя милосердие. Это заразная болезнь. Сначала один раз чувство милосердия возьмет верх, потом второй, и снова, и снова. Наконец, оно овладеет всем миром. Это никуда не годится. К тому же это единственный способ заставить врача поверить ей. Но все же он не должен пойти в полицию. И он не должен ничего говорить своей жене. Жена непредсказуема, слишком много эмоций. Вместо этого доктор должен скрыть реальное положение вещей. Рассказать жене, что мальчик скоро появится.

Если вы хотите увидеть его снова.

Мадам Кригер вспомнила, как доктор отказал ей. «Я на стороне Бога», — сказал он тогда. Самодовольный сукин сын. Теперь он поймет, что Бог вовсе не на его стороне. Бог ни на чьей стороне. Бог только смотрит. Пока человек страдает. Пока человек умирает. Пока человек выполняет работу Бога. Так было сотни лет, может, тысячи. И только те, кто это признает, получат окончательную свободу.

Она долго сидела и смотрела на письмо. Порядок слов, почерк, сообщение: В семнадцать часов. В саду Розенборг[32]. За павильоном. Править больше было нечего, она была в этом уверена. Она принялась одеваться как мужчина. Одежда лежала в старом сундуке, парик светлый, как волосы ангела.

Крик мальчика прекратился, когда она покидала пакгауз. Только слабый плач преследовал ее до моря, когда ее мысли перешли к обдумыванию следующего шага.

Доктор получит письмо.

Прочтет его, поймет, что все серьезно. Что единственный шанс мальчика выжить — безоговорочное подчинение его отца.

Она ходила кругами по площади Хаусер Платц, пока не поняла по окнам, что доктор дома. Она подождала, пока шумный экипаж, запряженный четырьмя лошадьми, прогрохотал по улице, быстро подошла к двери, положила сверток и один раз ударила в дверной молоток. Она отошла за экипаж, который все еще выезжал с площади, и быстро повернулась, чтобы увидеть, что врач стоит в дверях со свертком в руке.

P.S. Я следую вашим советам касательно отделения конечностей от тела. Вопрос в том, как долго вы предпочтете быть разлученным со своим сыном.

Глава 22

Марен Йенсен. Женщин с таким именем много, но только одна из них работала в прачечной. Имя на табличке почти стерлось. Теперь там ничего не написано. Так бывает в Копенгагене. Если исчезаешь на день-два, то про тебя забывают. Это повергло Ханса Кристиана в уныние.

— Ребята?

Два паренька оторвались от игры с ржавыми обручами от бочек.

— Марен Йенсен живет здесь?

Мальчики посмотрели друг на друга.

— Прачка Марен? — спросил один из них, тот, что был голым до пояса.

Ханс Кристиан улыбнулся сам себе при мысли, как быстро людям дают прозвища из-за их профессии или внешности. Родители могут приложить все усилия, чтобы назвать ребенка каким-нибудь грандиозным именем. Рядом с Хансом Кристианом рос Геркулес Педерсен, тощий мальчик с косоглазием. Отец был умственно отсталый, а мать выпивала, это было видно по слабым костям мальчика, и через несколько лет Геркулеса Педерсена прозвали Горемыкой-Педерсеном. Так и происходит, людей рано или поздно называют Рыбной Фридой, Безногим Торбеном или Прачкой Марен.

Марен жила высоко, под стропилами дома, спрятанного в четвертом по счету заднем дворе, куда мальчики показали путь и проводили его по лестнице. Они все еще стояли, когда он стучал в дверь.

— А нам что-нибудь перепадет? — спросил один.

— Перепадет? — спросил Ханс Кристиан и мысленно пересчитал все ребра бедняге.

— За помощь.

— К сожалению, у меня ничего нет. Вы получите только мою благодарность.

Благодарность в карман не положишь, это было хорошо видно по мальчикам, сбегающим по лестнице. Когда он ходил в эту часть города, он думал, что горожане и их дети голодали, как никогда раньше.

Он снова постучал, в этот раз сильнее.

— Фрёкен Йенсен? — осторожно спросил он.

Дверь заперта, но висела на петлях криво.