Убийство в доме викария

Я отлично понял ее. Воспользовавшись тем, что в доме никого нет, мисс Хартнелл дала волю своему любопытству, обошла сад и заглянула во все окна, чтобы изучить внутреннее убранство дома. Она предпочла рассказать эту историю мне, так как считала, что я окажусь более сострадательным и снисходительным слушателем, чем полиция. Предполагается, что уж священники-то должны соблюдать презумцию невиновности в отношении прихожан.

Я никак не прокомментировал ситуацию, просто задал вопрос:

– В котором часу это было, мисс Хартнелл?

– Насколько я помню, – ответила она, – было около шести часов. После этого я сразу пошла домой и была у себя в десять минут седьмого. Примерно в половине ко мне зашла миссис Протеро, а снаружи ее ждали доктор Стоун и мистер Реддинг, и мы с ней поговорили о луковицах. И все это время бедный полковник Протеро лежал с простреленной головой. Как все печально в этом мире…

– Да, иногда мир становится отталкивающим, – сказал я, вставая. – Это все, что вы хотели рассказать мне?

– Я просто подумала, что это может быть важным.

– Вполне возможно, – согласился я.

Отказавшись задержаться – к великому разочарованию мисс Хартнелл, – я удалился.

Мисс Уэзерби, которую я навестил следующей, встретила меня чрезвычайно радушно.

– Дорогой викарий, как это благородно с вашей стороны… Вы уже пили чай? И не будете? Хотите подушечку под спину? Вы так добры, что пришли ко мне при первой же возможности. Вы всегда готовы жертвовать собой ради других.

Я еще долго выслушивал нечто подобное, прежде чем мы перешли к сути, да и к ней мисс Уэзерби подходила с массой разглагольствований на разные темы.

– Вы должны понять, что я услышала это от очень надежного источника.

В Сент-Мэри-Мид «надежный источник» – это всегда кто-то из чужих слуг.

– А вы не могли бы сказать, от кого именно?

– Я дала слово, дорогой мистер Клемент. А я всегда считала, что данное слово священно. – Вид у нее был торжественный. – Давайте скажем так: одна птичка на хвосте принесла. Ведь это же ничем не грозит, верно?

Меня так и подмывало сказать, что все это полнейшая глупость. Потом я пожалел, что не сказал. Я бы с радостью посмотрел, какой эффект эти слова произведут на мисс Уэзерби.

– В общем, эта маленькая птичка рассказала мне, что видела некую даму, имени которой мы называть не будем…

– Еще одна птичка? – спросил я.

К моему огромному изумлению, мисс Уэзерби разразилась судорожным и визгливым смехом и даже игриво похлопала меня по руке.

– Ах, викарий, – сказала она, – вы такой проказник!

Придя в себя, женщина продолжила:

– Некую даму… и как вы думаете, куда эта дама шла? Она повернула на улицу, ведущую к вашему дому, но перед этим оглядела улицу, причем очень примечательным образом, как будто проверяла, видит ее кто-нибудь или нет.

– И эта самая птичка… – начал я.

– Направлялась с визитом к торговцу рыбой – в помещении над магазином.

Я знаю, куда ходят горничные в свой выходной. И знаю место, куда они ни за что не пойдут, если можно этого избежать, – на любое открытое пространство.

– И было это, – продолжила мисс Уэзерби, с таинственным видом наклоняясь вперед, – незадолго до шести часов.

– В какой день?

Мисс Уэзерби вскрикнула.

– В день убийства, естественно! Разве я не сказала?

– Я так и понял, – сказал я. – А как звали даму?

– Фамилия начинается с «Л», – сообщила она, несколько раз кивнув.

Чувствуя, что я получил всю информацию, которой обладала мисс Уэзерби, я встал.

– Вы не допустите, чтобы полиция допрашивала меня, да? – Она с мольбой взглянула на меня и обеими руками сжала мою руку. – Я всеми силами избегаю публичности. Мне просто страшно при мысли, что придется стоять перед судом и давать показания!

– В особых случаях, – ответил я, – свидетелям разрешается сидеть.

И ушел.

Оставалась миссис Прайс-Ридли. Эта дама сразу поставила меня на место.

– Я не намерена иметь дело с полицией или судом, – мрачно заявила она, холодно пожимая мне руку. – Однако прошу вас понять, что я столкнулась с обстоятельствами, требующими объяснения, и я считаю, что информация должна быть доведена до сведения властей.

– Это касается миссис Лестрендж? – спросил я.

– С какой стати? – холодно осведомилась миссис Прайс-Ридли.

Тут она застала меня врасплох.

– Вопрос очень простой, – заговорила женщина. – Моя горничная, Клара, стояла у калитки; она вышла туда на минуту или две – говорит, чтобы глотнуть свежего воздуха. Что маловероятно, должна признаться. Больше похоже на то, что она высматривала мальчишку из рыбной лавки – этого бесстыжего юнца, который думает, что если ему семнадцать, то уже позволено балагурить с девушками. Как бы то ни было, она стояла у калитки и услышала чихание.

– Да, – сказал я, ожидая продолжения.

– Это всё. Я говорю вам: она услышала чихание. Только не надо убеждать меня в том, что я уже не так молода, как была раньше, и могу ошибиться, потому что чихание слышала Клара, а ей всего девятнадцать.

– Но что такого в том, что она слышала чихание? – спросил я.

Миссис Прайс-Ридли посмотрела на меня с нескрываемой жалостью, как на безмозглого идиота.