Учитель Дымов

Но первым, тоже давно запланированным делом, был визит к Ире. Андрей не видел маму с прошлого лета. Месяц назад позвонил поздравить с днём рождения, мамин голос звучал непривычно уставшим, и Андрей пообещал — скорее себе, чем ей, — что обязательно зайдёт на днях. Затянул, конечно, безбожно, но, как говорится, лучше поздно, чем никогда.

Ирина Игоревна снимала просторную двушку в тихом московском центре. Андрей знал, что за неё платит дед и он же оплачивает дочери водителя и медицинскую страховку. Наличных денег Игорь Станиславович старался Ире по возможности не давать. Узнав об этом, Андрей предложил маме свою помощь, но Ира, передёрнув худыми плечами, отказалась.

— Мне хватает, — сказала она и закашлялась.

Мамин кашель давно уже не нравился Андрею. Он хотел отвести её к врачу, но был так увлечён своим преподаванием, что замотался и ограничился тем, что взял у матери обещание обязательно сходить в страховую поликлинику, к которой она была приписана. И вот сейчас, слушая из–за двери надсадный кашель, Андрей со стыдом думал, что даже не спросил маму, сдержала ли она слово.

Ира открыла, Андрей прошёл в тёмную прихожую. Мамин худой силуэт выделялся на фоне ярко освещённого проёма большой комнаты. По–моему, она ещё больше похудела, думает Андрей, идя следом, и только в гостиной видит: не только похудела, вся осунулась, кожа стала неприятно жёлтого цвета, белки глаз отдают янтарём.

— Что–то ты плохо выглядишь… — говорит он, а Ира садится в кресло, нервно закуривает и передёргивает плечами, но этот жест, такой знакомый, сегодня получается как–то жалобно и жалко. Андрей качает головой: — Ты к врачу–то ходила?

Ира кашляет и прижимает ко рту платок. Скомкав, прячет в карман, но Андрею кажется, он различает на ткани неприятные бурые пятна.

— Что это с тобой, мам?

Ира опять дёргает плечами и потом всё–таки отвечает:

— Да ничего особенного. Ерунда какая–то… — и после паузы добавляет: — Но вообще–то рак лёгких.

Андрей вскакивает, кричит:

— Мама, что же ты не говорила! Это же надо быстро что–то делать! Ты хоть знаешь, какая у тебя стадия? У тебя есть хороший врач? Если нет, я найду, я всех в Москве знаю! Или даже не в Москве… можно отправить тебя в Германию, в Израиль…

Он стоит посреди гостиной, машет руками, а Ира раз за разом дёргает плечом, кусает сухие губы и говорит только:

— Четвёртая.

— Что «четвёртая»? — начинает Андрей и осекается. — То есть четвёртая стадия, да?

Ира кивает, и Андрей опускается перед ней на пол, берёт за руки — такие жёлтые и сухие, это что же, метастазы в печени, что ли? — и шепчет:

— Мам, ну почему ты мне раньше не сказала?

И тут Ира вцепляется ему в ладонь и тихо отвечает:

— А зачем? Чем ты мне поможешь?

— Ну, я же говорю… врачи, лечение… обезболивающее, в конце концов… у тебя что–нибудь болит?

Боже мой, вспоминает Андрей, я же читал, что сейчас какие–то сложности с лекарствами, наверняка их не выписывают нормально, надо будет как–то доставать… никогда не думал, что это меня коснётся.

— Ничего у меня не болит, — отвечает Ира, и нервная улыбка раздвигает углы её рта. — Чего–чего, а хороший стаф я всегда в Москве найти умела.

— В каком смысле? — спрашивает Андрей, Ира хихикает в ответ, и он внезапно замечает, что зрачки у неё совсем крошечные. Он начинает: — Мам, но ведь это же не… — и осекается: в самом деле, какая разница — обезболивающее это или какие–нибудь наркотики, если уж четвёртая — боже мой, четвёртая! — стадия.

Но все равно зуд брезгливости пробирается вдоль по позвоночнику: надо же, все девяностые, как мог, избегал наркоманов, а тут собственная мать…

— Мы что–нибудь придумаем, — говорит он твёрдым голосом, но сам себе не верит: что тут можно придумать?

Сразу от матери Андрей едет к деду. С их последней встречи Игорь Станиславович ещё больше похудел, лысый череп обтянут морщинистой кожей. Даже вечером, дома, он в костюме и при галстуке. Дождавшись, пока бабушка Даша, с трудом переваливаясь с боку на бок, уйдёт ставить чай, Андрей шепчет ему: мама… рак лёгких… четвёртая стадия.

Глаза у Игоря Станиславовича вспыхивают.

— Доигралась! — гремит он. — Ты слышишь, Даша?

Потом они сидят на огромном кожаном диване, бабушка плачет, а дед чеканит:

— Никаких лекарств, никакой химии! Только нетрадиционная медицина. У меня есть контакты одного мужика из Сибири — по телевизору показывали, он знаешь сколько людей вылечил? Травяные настои и молитва! Это — лучшие лекарства! Наши предки никакой химии не знали, а жили до ста лет!

— Что ты несёшь? — вмешивается бабушка. — Ты же сам химик! Что значит — химии не знали? А что они знали? Алхимию? Астрономию?