Учитель Дымов

Воронцова уже не смотрит на него; задрав тройной подбородок, она озирает окрестности, выискивая новую жертву. Валера проскакивает в дверь за её спиной.

По дороге в спортзал Валера заходит в учительскую поздороваться с коллегами. Ему нравится, что он работает в хорошей английской спецшколе, и, хотя дети иногда попадаются излишне заносчивые, Валера рад, что на перемене всегда может перекинуться с другими учителями парой слов про последний фильм Тарковского, обменяться впечатлениями от выставки на Малой Грузинской или обсудить то, как Давид Тухманов использует на своей модной пластинке стихи полузапретных Волошина и Ахматовой. Сегодня Валера пришёл рано — в учительской только «англичанин» Константин Миронович Грановский, один из немногих мужчин в школе.

Они здороваются, и Грановский говорит:

— Давно хотел вас спросить, Валерий Владимирович, как вам «Дом на набережной»?

Роман Трифонова про расположенный напротив Кремля Дом правительства вышел ещё в январе, номер «Дружбы народов» был нарасхват, и многие прочитали его только недавно. Валере, впрочем, ещё в марте принесли ксерокс, так что сейчас он уже успел немного его подзабыть.

— Хорошая книжка, — говорит он, — но вы же сами понимаете, в этой теме есть писатели и посильнее.

— Вот–вот, — кивает Грановский, — я то же самое сказал. Но тот факт, что это напечатали… по–моему, это положительная тенденция. Если вы понимаете, что я имею в виду.

Валера тоже кивает. Конечно, интеллигентные люди понимают друг друга без слов.

Во время уроков Валера нет–нет да вспоминает: Алла уезжает завтра. Всё–таки за три недели он привык к ней, хотя и соскучился без Андрейки.

Она позвонила в тот самый вечер, когда Буровский принёс от Наташи папку с переводным самиздатом. Они пили водку и говорили о Солженицыне.

— Жить не по лжи — прекрасный лозунг, — объяснял Буровский, — но он никогда не будет работать. Это не цель, а попытка самоутешения. Мы все знаем, что бывает ложь во спасение, значит, можно жить и по лжи, и не по лжи. Главное — знать для чего ты живёшь, а потом уже решать — как. А если человек не знает «зачем?», то никакому «не по лжи» он следовать не будет. Все это — в пользу бедных, хотя, конечно, очень привлекательно.

Валера хотел возразить, что если «зачем?» требует лгать, то это какое–то странное «зачем?», но тут как раз зазвонил телефон, и, услышав в трубке незнакомый женский голос, Валера не сразу сообразил, что говорит с вдовой своего дяди. Алла собиралась в Москву и спрашивала Валеру, может ли она у него остановиться. Валера ответил «конечно», а наутро ругал себя: зачем мне в доме посторонняя женщина? Я даже не помню её толком: виделись–то всего один раз, на проводах в армию. Кажется, она была намного моложе дяди Бориса, а юная девушка и старик всегда вызывали в памяти картину «Неравный брак», где богатый седой сановник с прямой спиной покровительственно смотрит на невесту, с трудом держащую в руках горящую свечу. Впрочем, сообразил Валера, вышедший из лагеря дядя был гол как сокол, поэтому вряд ли Алла польстилась на его деньги.

Так или иначе, делать было нечего: на эти три недели Андрей переехал к тёте Жене, Алла поселилась в спальне, а Валера — на кухне. Как–нибудь перетерплю, сказал он себе, а вот терпеть и не пришлось, и теперь Валера даже жалеет, что Алла уезжает завтра: она оказалась отличной соседкой — и не только потому, что сразу навела в квартире женский порядок, просто Алла обладала удивительным даром деликатности. Когда Валера хотел побыть один — Алла исчезала, но стоило ему подумать: «что–то давно её не видно», она появлялась то с полной сумкой неведомо где купленных огромных спелых яблок, то с билетами в ближайший кинотеатр.

Ей было лет тридцать пять, и, значит, когда она вышла замуж, дядя Борис был старше её почти в два раза. Он умер три года назад, и Алла приехала в Москву, надеясь добыть из недр КГБ дело реабилитированного мужа — то самое, на котором якобы было написано «хранить вечно». Валера сразу сказал, что шансов фактически нет, но Алла ответила, ну и ладно, почему бы ей не провести часть отпуска в приёмных и архивах?

Отпуск заканчивался через два дня, и, разумеется, никакого дела Алле так и не выдали. Ну главное, чтобы её саму не арестовали, как говорила по этому поводу тётя Женя, боявшаяся, что гостья может привлечь к Валере лишнее внимание.

Женя жила в квартире на Усачева, куда после смерти Марии Михайловны помог ей прописаться Игорь Станиславович. После Валериного развода она сильно помогала ему с Андрейкой.

— Я думал, ты вернёшься в Энск, к папе и маме, — сказал ей однажды Валера, но тётя Женя только пожала плечами: мол, с чего ты взял, мне и тут хорошо.

Этот жест запомнился Валере, и только вечером, уже засыпая, он понял, в чем дело: пожатие плеч получилось у Жени каким–то деланым, ненастоящим. Фальшь этого жеста так удивила Валеру, что он больше не заговаривал с Женей о своих родителях.

Сама Женя тоже никогда не упоминала Володю и Олю.