Учитель Дымов

В прихожей Валера сразу чувствует пряный запах — Алла готовит. Все это время он удивляется, как из самых обычных продуктов, которые есть в любом магазине, можно готовить какие–то ни на что не похожие блюда. Алла говорит, что весь секрет — в специях, которые она привезла с собой, но Валера думает, что она просто знает какие–то тайные бурятские рецепты.

Так и есть: на кухонном столе — десяток глубоких тарелок, в них что–то скворчит, нежные облачка пара дрожат в воздухе. Алла достаёт из холодильника «Столичную» и сдирает крышечку.

— О, мы сегодня выпиваем? — говорит Валера.

— Последний день, — отвечает Алла, — как же без этого?

Выпивают по первой, Валера тащит в рот кусок… кстати, кусок чего?

— Это курица? — спрашивает он.

— Не скажу.

Алла часто улыбается, но это слабая, еле заметная улыбка: губы чуть–чуть растягиваются, а глаза становятся ещё уже.

— Спасибо, что приютили меня, — говорит она.

— Жалко, что у вас ничего не вышло, — вздыхает Володя, — но я предупреждал: гэбэшники своими секретами не делятся.

— Я была к этому готова, — отвечает Алла, — и, если не считать визитов на Лубянку, я хорошо провела время, посмотрела Москву.

Валера кивает.

— Я вам не говорил, но дядя Борис был для меня очень важным человеком, хотя я и видел его всего дважды. Когда я его встретил, я сначала испугался… принял его за шпиона.

— Не вы первый, — без улыбки замечает Алла, — его уже принимали за шпиона. Кажется, за японского. Я не запомнила, а дело, как вы знаете, мне так и не удалось прочесть. Там–то наверняка все написано.

Не курица. И не утка. Может быть, свинина? Или рыба?

Есть ли вообще в Бурятии рыба? — спрашивает себя Валера и продолжает вспоминать:

— А потом я услышал его разговор с отцом, и Борис сказал: где бы мы ни оказались, мы должны бороться. Не надеяться на медленные перемены, как мой папа, а сражаться, как на фронте. Мне, мальчишке, это очень запомнилось. Наверное, я тогда и решил, что не должен идти, ну, проторёнными тропами, и не стал учиться ни на химика, ни на врача, чтобы не быть похожим ни на папу, ни на тётю Женю. Сейчас иногда думаю, что это все какая–то глупость.

— Ну зато ваши тропы — только ваши, — улыбается Алла, — и они вполне нехоженые. А если говорить про борьбу — надо знать, за что бороться или хотя бы против чего.

— Для меня, — отвечает Валера, — это прежде всего внутренняя борьба. Я пару раз читал «Хронику текущих событий», и вот вся эта война с советской властью… нет, это не для меня. Много чести этой власти, чтобы я с ней воевал. Я предпочитаю её не замечать.

— Борис считал иначе, — отвечает Алла, — но у вас же свой путь. И если он проходит так, что вы можете не замечать советскую власть, то вам очень повезло. Но, боюсь, работая в школе, вам это недолго будет удаваться.

— Я всего–навсего учитель физкультуры, — пожимает плечами Валера. — Кому я нужен?

— Думаю, всем тем, кто замечает советскую власть. Рано или поздно они захотят, чтобы вы её тоже заметили.

— Я отобьюсь, — усмехается Валера.

— На то, чтобы отбиться, уходит очень много сил, — говорит Алла, — и в любой битве страдает слишком много невинных.

Валера кивает:

— Да, мой тесть тоже говорил мне об этом. Мол, за твоё желание жить не по лжи платит твоё начальство, которое должно тебя прикрывать. Поэтому лучше вступить в партию и вообще играть по правилам.

Алла качает головой:

— Лучше уйти, не вступая в битву.

— А куда уйти–то? — усмехается Валера. — Помню, один парень говорил, что не участвует в преступлениях советской власти, потому что нигде не работает. А Буровский его спросил: а хлеб, мол, ты тоже не покупаешь? Потому что…

— Уйти надо не для того, чтобы не участвовать, — перебивает его Алла, — а просто чтобы идти своей личной дорогой. Главное только знать — куда.

Вот о том же и Буровский говорил, вспоминает Валера. Пока ты не знаешь, зачем ты живёшь, не имеет смысла обсуждать — как.

— Я как–то не спрашивал себя, куда я иду, — произносит он. — Думаю, если я избежал лёгкого пути и не участвую во лжи, которая всюду вокруг, то это уже хороший результат.

— Это хороший результат, — соглашается Алла, — хороший промежуточный результат.

Она поднимает рюмку и говорит:

— Ну, за то, чтобы мы знали, чего мы хотим, и знали, как этого достичь!

Выпив, Валера цепляет вилкой что–то бордовое и желеобразное, отправляет в рот и тут же сгибается вдвое, кашляя и едва не плача. Рот пылает, будто туда влили стакан кипятка.

Алла смеётся — тихим и шелестящим смехом:

— Простите, я должна была предупредить. О, у вас даже слезы выступили! Это очень хорошо для вашего организма, хотя немножко больно.

— Немножко? — Валера с трудом переводит дыхание.

— Я сейчас вам помогу. — Алла встаёт и, обойдя стол, подходит к Валере. Положив ладони ему на щеки, она оказывается совсем близко и, закрыв глаза, целует Валеру в полуоткрытые губы, пылающие от приправ.

Голый, Валера идёт на кухню и, нагнувшись над раковиной, делает несколько глотков холодной воды. Обернувшись, видит Аллу, стоящую на пороге. Её груди смотрят на него своими сосками, как второй парой глаз.

— Что это было? — спрашивает Валера хрипло.