Учитель Дымов

Во время занятия Валера то и дело поглядывал на девушку: она оказалась гибкой, с хорошей, почти как у гимнастки, растяжкой. Валера надеялся, что она подойдёт к нему в конце, но девушка ушла одной из первых, даже ничего не сказав на прощание. Больше не придёт, думал с грустью Валера, мрачно глядя себе под ноги. Буровский пнул его в бок.

— Выше нос, звезда московского андерграунда, — сказал он.

— Какой ещё, на фиг, андерграунд? — ответил Валера, оторвавшись от созерцания грязного снега. — В андерграунде у нас кто? Поэты, художники, диссиденты. В крайнем случае катакомбные христиане или евреи–отказники, у нас в бригаде был такой один. А я — простой безработный учитель физкультуры, который помогает друзьям.

Буровский рассмеялся:

— Люди андерграунда живут так, будто советской власти не существует, и занимаются тем, чем хотят, — как ты.

— Ладно дразниться, — сказал Валера, — ты тоже занимаешься, чем хочешь, скажешь, нет?

Сумерки сгущались вокруг них. Новостройки–дома, неотличимые друг от друга, были разбросаны по микрорайону, словно гигантские кубики.

— В общем, да, — согласился Буровский, — просто я хочу заниматься химией ароматических соединений, а это невозможно без лаборатории. А к лаборатории прилагается партком, собрания, политинформации и прочее.

— Тогда не ходи на собрания, — предложил Валера.

— Не могу, — вздохнул Буровский, — парторг — нормальный парень, что я его подводить буду? Ему кворум нужен.

В вечернем небе пронеслась невидимая в сумерках стая ворон; их выдавало только карканье, звучавшее эхом слова «кворум».

Валера подумал: когда я ушёл из школы, я не знал, чем буду заниматься и на что буду жить. Может, уйди Буровский из своего НИИ, он бы через год выяснил, что любит не только ароматические соединения? — но вслух сказал только:

— Так что не завидуй: мне просто повезло.

Буровский вздохнул. Красная буква «М» горела впереди, указывая им путь, хотя они и так знали дорогу.

Валера подумал: эх, жалко, рыженькая больше не придёт! — но ошибся: она вернулась на следующей неделе и прилежно ходила по средам и пятницам.

Ей Валера первой и предложил индивидуальные занятия по его собственной, специально разработанной программе, которая через несколько лет прославит его даже больше, чем курсы йоги, но прежде эта программа изменит жизнь его сына, Андрея.

Воспитанием Андрея занимались папа и бабушка Женя: маму Иру, бабушку Дашу и дедушку Игоря он видел не очень часто. С папой было интересно и весело, жаль только, папа все время был занят. Бабушка учила с Андреем буквы и цифры, рассказывала древние мифы и читала вслух сложные, непонятные стихи Лермонтова и Пушкина. Она не дарила подарков, не покупала сладостей и вопреки тому, что принято считать про бабушек, вовсе не баловала. По большому счёту, Андрея не баловал никто — до тех пор, пока в доме одна за другой не стали появляться молодые девушки, красотой напоминавшие фей или других сказочных, возможно даже ни в каких сказках не описанных, существ. Вообще–то девушки приходили к папе, но папа иногда отправлял то одну, то другую погулять с Андреем, и эти прогулки запоминались надолго. Девушки кормили желтоватым, оставлявшим на подбородке сладкие потёки мороженым, вместе пускали по талой воде хлипкие бумажные кораблики, осенью собирали разноцветные листья, а зимой катали из влажного липкого снега большие шары, годившиеся и на крепость, и на снеговика. Они изо всех сил старались понравиться, но менялись слишком часто, чтобы Андрей мог их запомнить. В памяти осталась только высокая худая брюнетка с острыми чертами лица, которая однажды схватила его и принялась целовать. От неё пахло сладким, неестественным запахом духов, маленький Андрей испуганно замер и вдруг увидел прозрачные шарики слез, застывшие на длинных, густо покрытых тушью ресницах. Он вырвался и убежал, девушка нагнала его через несколько метров, взяла за руку и сказала странным, словно простуженным голосом:

— Извини, пожалуйста, — а потом добавила: — Только папе не говори, хорошо?

Андрей, конечно, ничего не сказал ни тогда, ни много лет спустя, когда, уже в девяностые, они сидели у отца в квартире. Валера хвастался недавно купленным Panasonic’ом.

— Смотри, — говорил он сыну, тыча в инструкцию, — семьдесят восемь сантиметров в диагонали и небывалая яркость цветов.

Он щёлкнул пультом, и реклама тут же пообещала им вечернее ток–шоу, посвящённое сексуальной революции в России.

Валера хмыкнул:

— Это у вашего поколения сексуальная революция?

Андрей кивнул, чувствуя неловкость.

— Ну тогда скажи мне, революционер, сколько у тебя было женщин?

Андрей, сдерживая гордость, назвал двузначное число, совсем немного завышенное за счёт нескольких особо интенсивных петтингов.

Отец рассмеялся:

— Ну, у меня больше, намного больше. И скажу тебе — хотя это и нельзя проверить, — наш секс был ещё и гораздо лучше.

Андрей смущённо пожал плечами и почему–то поймал себя на том, что пытается сосчитать, сколько лет родители прожили вместе.

— Ты вот «Камасутру» читал? — спросил Валера.

— По диагонали. Не очень интересно.