Учитель Дымов

— А зря! Там, например, расписан целый месяц, от новолуния до новолуния. Кто из вас готов подчинить двадцать восемь дней своей жизни распоряжениям древнего индийского трактата? А я делал это как минимум дважды! Потому что секс в стране, где нет секса, требует полной самоотдачи. Не как сейчас — трахнулись–разбежались, нет, оба партнёра стремились доказать друг другу, что в самом деле чего–то стоят, что мы не такие, как обычные советские граждане. Мы занимались сексом всерьёз, как сегодня не занимаются даже бизнесом.

Андрей взял завёрнутый в хрустящий полиэтилен пульт и перещелкнул программу.

— В самом деле, небывалая яркость цветов, — заметил он.

Некоторое время они молча смотрели на экран, потом Валера сказал:

— Зря ты так. Я же не просто так с ними трахался — у меня с каждой была любовь. Хоть маленькая, но любовь.

* * *

За несколько лет Валера стал известен в московском эзотерическом подполье под прозвищем «гуру Вал». Людей приходило все больше и больше, и маленькая комнатка ЖЭКа давно перестала вмещать желающих — Валера теперь принимал новых клиентов только по предварительной договорённости или если случайно освобождалось место.

Сегодня без записи пришёл крепкий спортивный мужчина; Валере нравились такие: он и сам закончил физкультурный институт, поэтому обрадовался, когда выяснилось, что для новичка нашлось место: не пришёл один из учеников.

Во время тренировки мужчина прилежно исполнял команды, после долго укладывал форму, помыл руки и снова начал перепаковывать сумку, дожидаясь, пока они с Валерой останутся вдвоём.

— Интересное у вас занятие, Валерий Владимирович, — сказал он.

— Спасибо, — ответил Валера, пытаясь вспомнить имя новичка.

Тот заметил Валерино замешательство и представился:

— Если что, меня зовут Геннадий Николаевич, — и тут же вынул из кармана маленькую бордовую книжицу размером со студбилет. Раскрыв, показал Валере и убрал так быстро, что пришлось пояснить: — Комитет государственной безопасности.

Валера приподнял бровь. Сердце учащённо забилось. Если придут с обыском, подумал он, мне кранты. Но ведь они не домой пришли, а сюда, на тренировку…

— Давайте побеседуем, — сказал Геннадий Николаевич, — присаживайтесь.

Валера вспомнил недавнюю распечатку, где учили, что не надо вести с гэбэшниками бесед: хотят допросить — пусть вызывают повесткой. Отказаться от разговора? Но что тогда подумает о нем этот Геннадий? Вдруг он ничего серьёзного и не спросит? Зачем же сразу нарываться, тем более когда дома самиздата килограмм пять как минимум. Пусть не самая махровая антисоветчина, но все равно — легко дадут по году за кило. Нет, надо быть посговорчивей.

И Валера сел на стул, указанный собеседником.

На следующий день в одиннадцать утра Валера вызвал Леню с проходной. Буровский вышел через пять минут.

— Ну, чего случилось? — спросил он.

— Пойдём, — сказал Валера, — в сквере расскажу.

Они сели на влажную, пахнущую затяжными осенними дождями скамейку, и Валера стал рассказывать о вчерашнем разговоре.

— Он сказал мне, что прямо сейчас может меня посадить за извлечение нетрудовых доходов, но вообще–то они ничего не имеют против йоги и, как он сказал, «прочей китайской премудрости». Но они не хотят, чтобы это происходило бесконтрольно, подпольно.

Буровский кивал и не казался ни изумлённым, ни напуганным: всё–таки в его НИИ был свой первый отдел и он регулярно беседовал с коллегами вчерашнего Геннадия.

— И что хочет твой крокодил Гена? — спросил он.

Грозовые тучи, тёмные, как мысли о неведомом, наползали на небо.

Валера фыркнул:

— «Крокодил»! Тоже мне, скажешь!

— А чего? — усмехнулся Буровский. — Крокодил Гена вполне гэбэшный тип. Кожаное пальто, да и работает в зоопарке, то есть в пенитенциарной системе.

Валера посмотрел на Буровского. Тому было уже за сорок, за последние годы он отяжелел, в густых «брежневских» бровях появилась седина, но иногда в шуточках проглядывал тот молоденький студент, который на грекопольском пляже рассказывал маленькому Валерке «Графа Монте—Кристо».

— Он хочет, чтобы я был официально оформлен и вёл секцию в каком–нибудь учебном институте.

Наверху громыхнуло, словно предложение Геннадия заслуживало небесной овации.

— Секцию йоги? — спросил Буровский.

— Зачем? Восточной гимнастики. Как–нибудь ещё можно назвать.

— А что взамен? — спросил Буровский, раскрывая большой чёрный зонт.

— Ничего, — сказал Валера. — Как я понимаю, они просто хотят за нами приглядывать. Но мы не собираемся ничего антисоветского делать, мы же не диссиденты.

Капли дождя выбивали дробь у них над головой.

Буровский кивнул:

— И ты согласился?

— Сказал, что подумаю. Это ведь ты считаешь, что я — звезда московского андерграунда.

— Да–да. А ты сказал, что простой учитель физкультуры, которому повезло не замечать советскую власть.

Где–то над домами сверкнула молния, спустя несколько секунд донёсся раскат грома. Левый рукав Валериной куртки уже промок, и он придвинулся ближе к Буровскому:

— Ну вот, пришлось заметить.