Учитель Дымов

Эту книжку Андрей нашёл у мамы — на серовато–синей обложке был нарисован просвечивающий сквозь крупноячеистую золотистую сеть красный круг. Вероятно, солнце, подумал Андрей и открыл книжку в середине. Он сразу попал в начало рассказа о человеке, который всю жизнь искал чудесный сад, случайно в детстве увиденный им за волшебной дверью в стене. Дочитать Андрей не успел: мама вернулась с кухни. В ладони у неё лежала горстка разноцветных таблеток, она быстро отправила их в рот, запив водой из стакана.

— Пойдём ужинать, — сказала она.

— А что на ужин? — спросил Андрей.

— Макароны по–флотски, — улыбнулась мама.

Андрей закричал: «Ура!» — и побежал на кухню, подпрыгивая, как заводная игрушка. На самом деле мама всегда готовила макароны по–флотски, это было её, как она говорила, фирменное блюдо. Ни папа, ни бабушка готовить их не умели, и потому каждый раз, бывая у мамы, Андрей спрашивал: «Что на ужин?», мама отвечала: «Макароны по–флотски», он кричал: «Ура!» — и бежал есть. Оба понимали, что вопрос и ответ были только частью игры, которая, как всякая игра, существующая только для двоих, дарила им невидимое другим удовольствие, нежное и трепетное.

Андрей любил эту игру ещё и потому, что бывал у мамы куда реже, чем у своих бабушек и дедушек. Бабушку Женю он видел несколько раз в неделю, к дедушке Володе приходил раза два в месяц, а у дедушки Игоря и бабушки Даши жил летом на даче. А вот мама появлялась нечасто, наверное, всего несколько раз в год. Пару лет назад Андрей спросил папу, почему он так редко видит маму, но папа буркнул что–то невнятное, так что Андрею пришлось самому придумать объяснение: он решил, что дело в том, что мама очень часто переезжает — почти никогда он не был дважды в одной и той же квартире. Однажды он спросил её, почему она не живёт в одной и той же квартире, как все остальные, и мама ответила:

— Это потому, что я — путешественница.

— Но ты же можешь жить у своих мамы и папы, — сказал Андрей, — у них ого–го какая большая квартира! На всех места хватит. И видеться мы чаще будем, — добавил он.

Мама встряхнула светлыми длинными волосами и рассмеялась:

— Я уже взрослая, жить у родителей. Ничего не хочу от них брать. Они — сами по себе, я — сама по себе, понял?

Андрей кивнул. Жалко, конечно, что с мамой они так редко видятся, но все равно у неё лучше всех! Конечно, он любил бабушку Женю и теперь, когда ему было десять, даже начал понимать книжки, которые она ему читала. Особенно ему нравился Пушкин — про дуэль и вишни или про капитанскую дочку. Не Дюма, конечно, но все равно интересно.

А вот дедушку Володю он немножко побаивался. Дед смотрел насупленно из–под седых бровей и расспрашивал про уроки. Оживился он только один раз, когда Андрей сказал, что в школе они проходили устройство атома. Дед попросил нарисовать, и Андрей с удовольствием изобразил ядро, вокруг которого, как планеты вокруг Солнца, вращались крошечные электроны.

— Все это не совсем так, — сказал дед, подумал и добавил: — Но сейчас ты не поймёшь, придётся года два подождать.

— Я уже взрослый! — возразил Андрей, но дед усмехнулся и ответил:

— Взрослый–взрослый, да не совсем, — так что Андрей обиделся и просидел надутый весь вечер, пока папа не приехал его забирать.

На кухне у мамы работал телевизор. Лысый мужчина в очках говорил о чем–то непонятном. Андрей узнал его, это был Андропов — он полгода назад стал вместо Брежнева, который умер. Взрослые тогда обсуждали, что теперь изменится и будет это к лучшему или нет, но Андрей ничего не понял из этих разговоров. Только папа сказал: жалко, что Брежнев умер, такие анекдоты были хорошие, пока ещё про Андропова сочинят, но дядя Буровский тут же сказал, что у Андропова висит в кабинете портрет Пушкина, и даже процитировал какую–то пушкинскую строчку, которую Андрей уже слышал от бабушки Жени.

Мама вывалила в тарелку сероватые макароны, перемешанные с кусочками провёрнутого мяса, напоминающими червячков. В старших классах, посмотрев в «Иллюзионе» «Броненосец «Потёмкин»», Андрей подумает, что макароны по–флотски назвали в честь хрестоматийного эпизода, но не решится сказать эту шутку маме, даже не потому, что она обиделась бы, а потому, что Андрей подозревал, что фильма Эйзенштейна она не знала.

В тот день Андрей забрал с собой книжку с красным кругом на обложке; начатый рассказ он дочитал в метро, а все остальные не так уж ему понравились. Но ещё много лет по дороге в школу он воображал, что если пойти другой дорогой, то можно найти волшебную дверь, за которой ждёт чудесный сад с добрыми зверями и ласковой женщиной, похожей на маму.

К восемьдесят пятому году Валерина известность давно уже вышла за пределы Москвы: на Гауе олдовые хиппи рассказывали о нем пионерам–системщикам, имя «гуру Вал» было известно посетителям концертов Ленинградского рок–клуба и ещё больше — завсегдатаям «Сайгона», которые, потягивая свой маленький двойной, спорили, правда ли, что девушки, обученные техникам тантрического секса, в постели просто улёт, или это все слухи и полная лажа.