Учитель Дымов

Андрей мог хорошо его рассмотреть. Илья был худощав и мускулист, на его теле, если не считать лобка, не было ни одного волоса, двигался он с небрежной точностью — перекинул ногу через бортик, опёрся на носок, встряхнулся, затем вылез целиком. Движения его были быстры, и вместе с тем он никуда не спешил. Мгновение он стоял перед Андреем, удивлённым непринуждённостью этой чужой наготы, а потом сделал лёгкий, кошачий шаг к запотевшему зеркалу и тыльной стороной ладони стёр с него матовую вуаль. Лицо Ильи, осенённое сконденсированным туманом, на мгновение проступило из глубины амальгамы, но почти сразу же утратило резкость черт — влага снова осаждалась на поверхности, затеняя изображение.

Андрей глядел в зеркало через плечо Ильи, и лицо его гостя напоминало старую фреску — смутную, не до конца восстановленную, исчезающую на глазах. Этот тающий недолговечный образ — широкие скулы, прямые мокрые волосы, хищные ноздри, большие узкие глаза — таил в себе какую–то печальную красоту.

— Полотенца не найдётся? — спросил Илья, обернувшись.

Андрей кинул своё — другого все равно не было. Илья сначала вытер голову и только потом, обмотав его вокруг бёдер, прошлёпал, оставляя лужицы воды, на кухню.

— Завтрак придётся повторить, — сказал он. — Я зверски голоден, а твою яичницу я проплавал.

Илья улыбнулся. Это была та же улыбка, которая много лет назад околдовала Женю, Андрей улыбнулся в ответ и полез в холодильник за яйцами.

После завтрака выяснилось, что показывать Москву Илье не нужно.

— Слушай, — сказал он, наливая себе вторую чашку зелёного чая, — мне тут надо с несколькими людьми встретиться… можно они сюда приедут?

Андрей задумался. Аня уехала девять месяцев назад, и с тех пор он жил один, выходя из дома, только чтобы купить еду, забрать очередную английскую книжку, сдать перевод или купить десяток видеофильмов. В глубине души Андрей гордился тем, как он живёт: в суетном, суматошном мире он выбрал внутренний покой. Пока одноклассники и бывшие друзья пытались заработать денег или хотя бы закончить институт, он сидел на обочине столбовой дороги, безо всякого интереса наблюдая, как мимо проходят караваны челноков, гружённые клетчатыми сумками, как перебегают, тревожно оглядываясь, мелкие группки лихих, коротко стриженных парней, как ковыляют старики и старухи, потерявшие дом и пропитание. Вместе со всеми шли дед Андрея и его отец, они тащили на себе иномарки с шофёрами, большие кабинеты с селектором и секретаршами, похожими на хищных цапель… приватизированный завод, когда–то построенный советскими зэками… Центр духовного развития, созданный из ничего бывшим офицером КГБ… оба они казались страшно гордыми, что подняли такой большой вес. Но кто бы ни были эти люди, все они пытались совпасть со временем, выжить в этом времени, преодолеть нарастающий хаос, а на самом деле они и были этим временем и этим хаосом. Чтобы не походить на них, Андрей ограничил круг своих интересов вышедшими в перестройку поэтическими сборниками, американскими романами двадцатилетней давности и старыми фильмами, о которых когда–то мог только читать в советских газетах. Даже Аню он постарался забыть, приучив свои мысли не ходить теми тропами, которые могли привести к воспоминаниям, от которых он пытался избавиться; только однажды, открыв случайно Бродского на старом стихотворении «Пророчество», он вздрогнул, прочитав: и если мы произведём дитя, то назовём Андреем или Анной, чтоб, к сморщенному личику привит, не позабыт был русский алфавит. Он захлопнул книжку и с тех пор старался по возможности читать только англоязычную литературу.

Так за девять месяцев Андрей выключил себя из постсоветской жизни точно так же, как когда–то Валера исключил себя из жизни советской. Но в отличие от отца Андрей жил одинокой жизнью: он давно уже не ходил в гости и никто не приходил к нему, а все контакты сводились к звонкам нескольким издателям, платившим ему за переводы.

Андрей смотрел на то, как его гость подносит к губам старую, ещё дедовскую чашку. Дикая врождённая грация сквозила в каждом жесте Ильи, делая их одновременно торжественными и небрежными.

— Придут сюда? — переспросил Андрей. — Ну почему нет? Пусть приходят.

— Я позвоню тогда, хорошо?

Андрей кивнул и стал мыть посуду. Когда через десять минут он вошёл в комнату, голый по пояс Илья лежал на ковре и лениво диктовал адрес. Буркнув: «Пока!», он набрал следующий номер. — Привет, это я, Ильяс! Я в Москве, так что надо бы встретиться. — Он замолчал, слушая невидимого собеседника, потом со смешком сказал: конечно, а как же! — и снова принялся диктовать адрес.

Потом опять «пока!», новый номер, привет, это я, Ильяс, я в Москве… после десятого разговора Андрей понял, что и сам теперь сможет звать брата только Ильясом.

Закончив со звонками, Ильяс лёг на спину и задумчиво уставился в потолок.