Учитель Дымов

— Прости, а полиэтиленовая плёнка у тебя есть? — спросил он. — Или фольга? Ну, как для готовки? Но плёнка лучше.

— Фольга вроде есть, — удивился Андрей. — А зачем тебе?

Ильяс встал и, потягиваясь, прошёл в прихожую. Через полминуты он вернулся, неся на плече сумку Adidas, из которой выкинул на ковёр пару мятых рубашек и большой свёрток, туго затянутый скотчем.

— Зачем фольга? — переспросил он. — Товар паковать будем, вот зачем.

Когда спустя много лет Андрей расскажет эту историю Заре, она ужаснётся:

— И ты согласился, чтобы у тебя дома устроили пункт продажи наркотиков?

Да, теперь–то, в 2006 году, Андрей сам будет удивлён: как это он согласился? Почему не испугался ментов? Или, наоборот, конкурирующей наркомафии? Он же видел кучу фильмов и знал, что бывает, когда новичок лезет торговать на чужой территории!

— Не знаю, — ответит он, — мне как–то даже не пришло в голову, что это опасно и что этого вовсе не надо бы делать. Закон? Да в то время вообще никто не знал, что у нас по закону, а что нет! Ты знаешь, что статью за продажу валюты отменили лет через пять после того, как все покупали и продавали на каждом углу? Да, и я тоже, конечно. А как бы я иначе жил, с такой инфляцией? Получил рубли — купил доллары. Пошёл в магазин через два дня — продал доллары. Рублей сразу стало больше.

Зара будет слушать недоверчиво: в начале девяностых она была слишком маленькой, чтобы беспокоиться о деньгах.

— То есть вот реально: в ваше время нормальный человек мог так взять и устроить у себя дома пункт продажи травы? — спросит она ещё раз.

— Ну, мне показалось, что это нормально, — ответит Андрей. — Подумай сама: приехал брат, привёз траву, надо помочь ему продать. А что я мог сделать? Выгнать его на улицу? Велеть спустить все в унитаз? Так унитаз бы забился, знаешь, сколько там было?

На самом деле ни Андрей, ни сам Ильяс не знали сколько. Весов не было, отмеряли стаканами или спичечными коробками. Проданную траву Ильяс ловким движением заворачивал в фольгу и вручал покупателю. Покупатели, правда, не спешили уйти: попросив беломорину, они ложились тут же на ковёр и проверяли качество товара.

До этого Андрей курил траву только один раз — в перерыве между двумя фильмами Гринуэя в кинотеатре «Мир» какой–то шапочный знакомый дал затянуться пару раз. В результате второй фильм казался заметно лучше первого, но Андрей посчитал это его, фильма, внутренним свойством и, когда речь заходила о наркотиках, гордо говорил, что один раз пробовал и его не вставило. Поэтому и сейчас он раз за разом отклоняет предложенный косяк, но на пятый день, когда рыжий длинноволосый хиппи в очках под Джона Леннона протягивает ему беломорину, Андрей всё–таки решает, что проще из вежливости затянуться хотя бы разок, тем более что и трава его не берёт… ну а где один разок, там и второй, и вот через полчаса Андрей уже сидит, сосредоточенно рассматривая узор ковра, и мысли переплетаются в его голове, как нити, из которых соткан ковёр.

Он думает, что ковёр живой, линии узора движутся, сливаются, разбегаются снова, дышат. Он думает, что закодировали в этом рисунке неведомые ткачи, что хотели они передать ему, Андрею. На самом деле ковёр у Андрея фабричной выделки, он даже знает об этом, но сейчас это неважно, потому что он представляет этих ткачей, иногда они напоминают мойр, а иногда — Ильяса. Он думает про Ильяса, который похож на Виктора Цоя («Цой жив!») и на Брюса Ли, который, конечно, тоже не умер. Он думает о том, что смерти нет.

Он думает об Ане. Впервые за несколько месяцев. На этом ковре они последний раз занимались любовью, не зная о неизбежной разлуке. Этот ковёр помнит Аню, помнит их счастье. С внезапной ясностью Андрей понимает, что где–то далеко Аня тоже вспоминает его — в этот самый миг. Он хочет посчитать, что сейчас в Америке, день или ночь, но не может справиться с цифрами. Прибавить или вычесть? Впрочем, какая разница: времени–то нет! Папа всегда говорил, что время иллюзорно, точно так же, как пространство и все, с чем мы имеем дело. Объяснял, что глубинная медитация раскрывает эту истину, а оказывается, не нужно никакой медитации, надо всего–навсего затянуться несколько раз, и ты понимаешь все, о чем тебе говорили все детство… каждый из нас един с космосом… надо только уловить движение невидимых энергетических потоков… очистить каналы…

Андрей пытается сесть в лотос и выпрямить спину, как учил его Валера. Он закрывает глаза, и смех Ильяса взрывается в темноте яркими всполохами света.

Откуда–то издалека доносится голос рыжего: ну и ганджа у тебя, брат! — а потом переливчатая трель, будто играют на чудесных неведомых музыкальных инструментах… на каких–то индийских… всплывает слово «ситар», хотя нет… ситар это что–то струнное, а тут, скорее, колокольчики… звоночки… звонки — и тут Андрей понимает, что это звонят в дверь.

— О, как тебя вштырило, — говорит Ильяс, — ну сиди, я открою тогда.