Учитель Дымов

Валера, впрочем, так никогда и не сказал Андрею, чем ему пришлось расплатиться с партнёром за освобождение сына и его друзей, но уже через три месяца было объявлено, что Центр духовного развития запускает региональную программу и открывает свои отделения во всех городах–миллионниках.

Андрей уснул прямо на ковре, а утром, когда он просыпается, в квартире уже только он и Ильяс, который грохочет посудой на кухне.

— Сегодня моя очередь делать завтрак, — говорит он, — последний наш с тобой завтрак.

Андрей смотрит, как Ильяс сбивает в миске яйца и молоко, и пытается вспомнить что–то важное, что он понял вчерашней ночью. Ах да, Кастанеда…

— Ты знаешь, — произносит он, — я вдруг понял, что эти люди, ну, они ведь только повторяют какие–то вещи, которые мой папа говорил мне лет десять назад. И про видеть силовые линии, и про плыть по течению, и про место силы и прочего Кастанеду.

— Да, — соглашается Ильяс, — твой папа крутой, мне мама тоже так о нем говорила.

— Да не в этом дело, — возражает Андрей, — просто я вдруг понял, что все, о чем они говорят, все, о чем мы говорили эти две недели, — такой набор общих мест, новых банальностей, ну точно так же, как банальностью было все, что нам говорили в школе.

Ильяс выливает пузырящуюся солнечную смесь на раскалённую сковороду и оборачивается к Андрею.

— Ну и что? — спрашивает он. — Ты разве хочешь найти что–то лучшее, чем банальности?

Андрей молчит. Папа всегда утверждал, что нельзя ходить проторёнными тропами, думает он, а ведь это и значит — избегать банальностей. Я забился в угол, потому что не хотел быть как все, а Ильяс выбил меня из моего угла, как выпихивают из лузы упавший туда бильярдный шар. Мне показалось, что с его друзьями я заживу настоящей жизнью, жизнью по ту сторону волшебной двери, но и эта жизнь оказалась всего лишь набором старых клише. И вот Ильяс разбудил меня, и я не могу жить так, как жил последние полгода. Но и жить, как его друзья, тоже не могу, потому что папа сделал это за меня ещё в советское время. И теперь я не знаю: что же мне делать?

Ильяс раскладывает омлет по тарелкам.

— Разве омлет — не банальность? — говорит он. — Но если он хорош, то неважно, сколько таких омлетов было и сколько будет.

— Но я хочу найти что–то другое, — отвечает Андрей.

Ильяс смеётся:

— Ну, если так, то у меня для тебя есть совет. Ты не хочешь быть как твой отец, тогда пойди и сделай что–нибудь, чего он не делал никогда. Пойди и сделай это сам. Не переводи, не пересказывай — сделай сам и своё. Не отгораживайся от хаоса и не сливайся с ним — постарайся структурировать хаос, постарайся построить из него что–то.

— Что я могу построить? — спрашивает Андрей.

— Понятия не имею, — отвечает Ильяс, — но вот тебе на прощание ещё одна банальность: если правильно загадать желание, оно всегда сбывается.

Похоже, желание было загадано правильно: через неделю Андрею позвонила девушка, заметившая его в сквоте, где стоящий в углу телевизор бесконечно показывал «Кабинет доктора Калигари». Андрей тут же соорудил вдохновенную лекцию о немецком экспрессионизме, включив туда Вине, Ланга и Мурнау, при этом он так увлёкся, что даже изобразил, как Макс Шрек в «Носферату» поднимается из трюма. Благодарная зрительница уже месяц как работала в новом глянцевом журнале, претендовавшем на элитарность и интеллектуальность, и, когда в последний момент перед вёрсткой у них слетели три полосы рекламы, вспомнила об Андрее, решив, что такой человек сможет что–нибудь быстренько накропать на любую тему.

Через два месяца Андрей уже стоял в кабинете главного редактора. Немолодая полноватая брюнетка задумчиво смотрела на него.

— Андрей Дымов? — спрашивает она.

Юноша кивает.

Да, мальчик–то вырос, думает брюнетка. Интересно, узнал ли он меня? Впрочем, спрашивать не буду, вот ещё не хватало.

Но все равно при взгляде на Андрея внутри разливается какое–то щемящее тепло, нежное, трепетное воспоминание юности…

— Ладно, — говорит она, — возьмём на испытательный. Приступайте завтра, Андрей.

Ух ты, думает Андрей, выходя из кабинета. Как просто! Я и не думал, что так легко можно сюда устроиться.

Уже на следующей неделе Андрей поймёт, что ему нравится работать в редакции: беспечные и язвительные коллеги, свобода в отборе материала и выборе тем… и самое главное — строгий уют офиса с его фиксированными рабочими часами, недопустимостью прогулов и неизбежностью выходных. Это был островок порядка в бесконечном море хаоса. Желание Андрея в самом деле сбылось — он, как и загадал, пошёл своей дорогой, рутинной скучной дорогой ежедневной офисной работы. Это была его дорога и его выбор.

Уж во всяком случае, говорил себе Андрей, кто–кто, а папа никогда не ходил на службу каждый день. Хотя бы этим я на него не похож.

В журнале Андрей проработает почти год и все это время несколько раз в неделю будет беседовать с главным редактором, но так и не узнает в ней ту девушку, что когда–то напугала его, бросившись с поцелуями прямо на улице.