Учитель Дымов

Потом он уйдёт в другой журнал и вовсе забудет о ней, так и не узнав, что ученица отца помогла сбыться его желанию точно так же, как когда–то студенты Владимира Николаевича помогали найти свой путь сыну их бывшего профессора.

Андрей проработал в различных журналах десять с лишним лет. Он иногда встречал людей, которые покупали у них с Ильясом траву, но сам никогда не курил да и от всех остальных наркотиков держался так далеко, как только мог, и потому, в отличие от многих коллег–журналистов, его не затронули ни кислота с грибами, ни стимуляторы, ни сменившие их ближе к концу десятилетия опиаты. Можно сказать, что Андрей не заметил психоделической революции девяностых, но, возможно, именно поэтому быстро сделал неплохую карьеру.

Движимый каким–то внутренним, самому ему непонятным чувством, он держался подальше от модно–дизайнерских молодёжных журналов типа «ОМа», «Матадора» и «Птюча», а когда десятилетие сменилось, то и от «Афиши». Наверно, дело было в том, что Андрея раздражали молодые, уверенные в себе журналисты, вечно перевозбуждённые, модно одетые, знающие всех в городе. Они казались ему фальшивками, и потому он с радостью узнавания прочитал в пелевинском «Поколении «П»» саркастический портрет Саши Бло, описывающего кокаиновые оргии, сидя на кухне с тараканами и неисправной стиральной машиной.

А возможно, дело было в том, что Андрею была неприятна аудитория этих журналов — люди, желавшие казаться новым андерграундом, но всего–навсего гнавшиеся за модой, создаваемой кем–то другим. Молодёжным журналам Андрей предпочитал то, что должно было стать новым мейнстримом, — издания для людей, которые не пытаются быть радикальными, а просто хотят знать, какие книги читать, какое кино смотреть и какую одежду покупать в этом сезоне.

Именно этим людям — тем, кого позже назовут «офисным планктоном», — Андрей и рассказывал о том, что узнал из американских книжек и фильмов. Он никогда не сознался бы в этом никому из коллег, но в глубине души считал, что таким образом помогает своей стране выйти на новый путь, преодолеть семьдесят с лишним лет совка.

Только спустя много лет Андрей осознал, что тем летом, когда Ильяс познакомил его со всей Москвой, он выбрал своё будущее. Выбрал это, а ведь мог выбрать совсем другое.

Он мог остаться в сквоте анархистов, через три года вступить в НБП, днями и ночами торчать в «Бункере» на Фрунзенской, пожимать руку Эдуарду Лимонову, декламировать: «Да, смерть!», прорывать омоновские кордоны на митингах, участвовать в акциях прямого действия, многократно задерживаться сотрудниками Центра «Э» и в конце концов погибнуть в 2009 году во время нападения хулиганов, которое так никогда и не будет расследовано.

Он мог затусоваться с молодыми художниками и рейверами, стать завсегдатаем «Птюча», красить волосы в кислотные цвета, ходить на оупенэйры, легко различать дип–хаус, дрим–хаус и прогрессив–хаус, начать с травы, кислоты и таблеток, а в конце десятилетия всё–таки подсесть на кокаин и встретить новый век в реабилитационной клинике в состоянии паранойяльного психоза… в двухтысячные ему оставалось бы только повторять: «Если вы помните девяностые, вы в них не жили», потому что сам он не помнил бы почти ничего.

Он мог выбрать соблазнительный путь больших денег, лёгких контрактов, растаможки и фальшивых благотворительных фондов, дешёвых кредитов и рейдерских захватов, путь, который, возможно, спустя десять лет привёл бы его в кресло чиновника, но, скорее всего, куда раньше закончился бы на кладбище.

В ту неделю, когда Ильяс был в Москве, все эти возможности открылись перед Андреем, но он выбрал другую.

В его выборе не было жажды подвига и страсти к саморазрушению, не было азарта и больших ставок, не было никакого геройства, если, конечно, не считать геройством самоуверенную убеждённость в том, что, рассказывая на глянцевых страницах о новых американских фильмах и французских модных показах, он способствует превращению России в то, что ещё недавно называлось «цивилизованным миром»… приближению «достойной жизни»… разрушению «информационных барьеров»…

Андрей мог погибнуть, но он выбрал другой путь и потому — останется жив. Он останется жив, но снова и снова будет спрашивать себя, верный ли выбор он сделал в ту неделю.

Ильяс больше не приезжал в Москву, не позвонил ни разу и даже не нашёлся на сайте «Одноклассники», и вот постепенно Андрей привык думать о своём казахском брате как о странном видении, однажды промелькнувшем на краю его мира и бесследно исчезнувшем.

9