Учитель Дымов

Нельзя быть такой истеричкой, сказала она себе и в приступе внезапной храбрости вбила в Google те самые имя и фамилию. По первой же ссылке открылась старая статья Андрея, фотографии автора не было, но был e-mail, и Аня не стала его даже записывать, потому что запомнила с первого раза, и ещё неделю перекатывала в памяти, надеясь, что он, как шар в лузу, попадёт в конце концов в дальний угол, попадёт в запертую кладовку без ключа, куда были свалены её московские воспоминания. Но непослушный адрес все продолжал кататься туда–сюда до самого субботнего вечера, когда Аня вернулась с вечеринки весёлая и чуть пьяная, потому что сегодня была Сашина очередь вести машину и было бы глупо не выпить, правда? Правда, правда, согласился Саша и добавил: иди уже спать, а сам пошёл в душ, но Аня не стала спать, а открыла свой Мак, вбила адрес и написала Privet в теме письма, потому что у неё много лет не было русской клавиатуры, и по старой привычке она до сих пор пользовалась транслитом — и вот ведь странная вещь, стоило Ане нажать кнопку Send, как этот чёртов e-mail сразу пропал из памяти. Вот и хорошо, подумала она и закрыла крышку ноутбука, теперь я могу спать спокойно.

Но Аня не спит уже четвёртый час, и даже чтение New Yorker не помогает, и тогда она берёт компьютер, тащит на кухню и опять проверяет почту. Два письма спама — и больше ничего.

Аня глядит на часы и думает: что же такое? В Москве уже пол–одиннадцатого, не может же он так долго спать, даже в воскресенье!

Ответ пришёл только на следующую ночь: Андрей написал его в понедельник сразу, как пришёл на работу, и Аня ответила утром своего понедельника, так что её имейл пришёл, когда Андрей уже собирался уходить. Настоящее письмо, два экрана русских букв, не пять строчек транслита — Андрей прочитал дважды, но не успел ответить, потому что Зара уже третий раз звонила сказать, что ждёт в кафе рядом с офисом, ведь они собирались сегодня вечером в кино и если Андрей не поторопится, то они точно опоздают, особенно если учесть, какие сейчас пробки. Андрей выключил компьютер и весь вечер сочинял письмо, которое сможет написать только завтра утром, раньше всех придя в офис.

Так они начали переписываться — им нужно было много рассказать друг другу. Сначала они разобрались с официальными биографиями — замужем, работаю, дочке девять; не женат, детей нет, был переводчиком, теперь журналист, и, когда Аня спросила: «А ты живёшь все в той же квартире?», они ступили на шаткий, рискованный путь воспоминаний. Он раскачивался, как верёвочный мост над пропастью, у них кружилась голова, они изо всех сил цеплялись за хлипкие, непрочные перила, но шли вперёд, шаг за шагом, и не могли остановиться.

Помнишь, как ты увидел меня первый раз? А порнушку в конце «Забриски–пойнт»? А похороны твоего деда? А как мы потом гуляли всю зиму? И шёл снег. Да, конечно, помню. И я тоже. И вот наконец дошло дело до «помнишь, как мы поцеловались первый раз?», и следом одна за другой всплыли подробности, вспомнился их особенный язык, язык двух влюблённых подростков, трогательный и щенячий, казавшийся когда–то прекрасным и удивительным. Как ты называл мою pussy? Как ты называла мой член?

Первый поцелуй, первый секс, первые открытия бесконечных комбинаций двух влюблённых тел — на это ушла целая неделя, и даже ненасытная Зара удивлялась внезапному напору своего возлюбленного так, что, зажав в угол единственную в офисе подружку, горячо шептала ей в розовое ушко, украшенное тройным пирсингом: «Ты не представляешь! Мой Андрей! Пять раз за ночь! Три дня подряд! Я думала, так только в порнухе бывает!» А её Андрей в это время писал уже третью страницу ежедневного письма, и с каждой строчкой все ближе и ближе был момент, когда Аня спросит: «А помнишь, как ты махал мне в Шереметьеве?» — и Андрей напишет: «Когда ты прошла погранконтроль, я вдруг услышал, как ты плачешь. Ты правда плакала, да?», и она ответит, что рыдала несколько часов и перестала только где–то над Веной, и тогда Андрей спросит: «Ты скучала обо мне?» — и тут оборвутся верёвки, рассыплется настил, доски одна за другой полетят в пропасть, и следом за обломками моста рухнут они оба.

За столом в своём кубикле Аня написала: «Да, я скучала по тебе!» — и вдруг поняла, как же она скучала, как скучала каждый раз при виде падающего снега, нескладных лохматых студентов, прощальных взмахов в аэропортах. Воспоминания нахлынули, нахлынули и сбили Аню с ног волной её собственных слез, и она сидела, вжавшись в дорогое офисное кресло, закрыв лицо руками, изо всех сил стараясь если не сдержать рыдания, то хотя бы не всхлипывать так громко.