Учитель музыки

— Что вы хотите сказать, господин Пратке? — бормотал Эриксон, стараясь удержать равновесие и не упасть, хватаясь за руки старика в попытках оторвать их от своего пиджака, но побелевшие от усилия пальцы, напоминающие куриную лапу, сцепились подобно капканам. — Отпустите, прошу вас.

— Не позволю! — продолжал свою бесконечную песню Пратке. — Душегуб! Не позволю!

— Да будь ты проклят, сучок старый! — внезапно заорал Эриксон. — А ну, место, скот! Место!

Жёсткой подсечкой он выбил из-под ног безумца точку опоры, и тот, не ослабив, однако, хватки, грохнулся на пол. Эриксон резко опустился на одно колено, нанося этим коленом удар безумцу в поддых. Лицо старика моментально посинело, глаза полезли из орбит в попытке схватить раскрывшимся беззубым ртом воздух, который внезапно перестал поступать в лёгкие, а руки разжались, освободив пиджак инженера.

— Старый сучок! — кричал Эриксон, пиная Пратке в бедро, в бок, куда попало. — Тварь! Чокнутая тварь!

Подняв старика, он втащил — почти вбросил — обмякшее тело в прихожую и рывком потянул дверь. Однако закрыть её помешали ноги безумца, и когда дверь сильным ударом прижала эти кости к углу косяка, несчастный взвыл, поневоле обретя дыхание. Несколькими пинками Эриксону удалось отбросить худые старческие ноги в сторону, затолкнуть их за дверь и захлопнуть её.

— Ничего себе! — произнёс с лестницы Йохан.

А Эриксон, прижавшись спиной к двери Пратке, сполз по ней, сел на корточки, закрыл лицо руками. Прерывистое дыхание его сипело и хрипело в бронхах, а горло сжимали спазмы то ли рыданий, то ли тошноты.

— Проклятье! — простонал он, сглатывая тяжёлый комок, растирая лицо ладонями, не замечая, что туфля его попала в липкий, тягучий плевок Йохана. — Что же это?.. Проклятье… Зачем же вы так со мной, а?.. Господи, что я вам сделал?.. Проклятье…

«Я схожу с ума, — подумал он. — Я так бил этого старика… У меня тоже словно припадок был. Наверное, это из-за той гадости, что влил мне в кофе почтальон».

— Лихо вы его упластали, — одобрил сверху Йохан. — Но в тот раз было круче.

— Что? — Эриксон поднял на него полубезумный взгляд. — Какой раз?

— Ну, тогда, когда он на Линду кинулся, помните?

«Идите вы все к чёрту! — прошептал Эриксон, отвернувшись от мальчишки. — Будь вы все прокляты, демоны!»

Краем глаза он заметил, что дверь соседней квартиры, номер два, приоткрылась. Видать, она не была закрыта, и когда они с Пратке боролись, толкнули её. В тёмную прихожую падал откуда-то изнутри слабый свет.

Эриксон знал уже всех жильцов дома, кроме тех, что занимали вторую и четвёртую квартиры. Он хотел уже тихонько прикрыть нечаянно открытую дверь, но в последний момент, движимый то ли растерянностью, то ли возбуждением схватки, поднялся и ступил в прихожую.

Планировка была точно такая же, как и у квартиры Якоба Скуле, за исключением того, что вместо двух узких окон в гостиной, куда он осторожно ступил, было одно широкое.

В комнате стоял душный полумрак, и ничего, кроме полумрака, в ней не было — ни единого предмета меблировки; и даже плафона на свисавшей с потолка лампочке не было. У окна, полузакрытого тяжёлыми шоколадного цвета портьерами, спиной к Эриксону сидел в инвалидной коляске человек. Он даже не шелохнулся, когда в густой и вязкой тишине комнаты прозвучали осторожные шаги, скрипнула половица. Затаив дыхание, Эриксон присмотрелся к сидящему, пытаясь определить, жив ли тот вообще.

— А-а, — внезапно произнёс человек, не поворачиваясь, — господин Скуле.

— Откуда вы знаете? — опешил Эриксон. — Вы же не видите меня.

— А у меня третий глаз в затылке.

Эриксон прищурился, присмотрелся и даже чуть наклонился вперёд, чтобы рассмотреть в полумраке комнаты затылок хозяина. Тот тихонько рассмеялся.

— Вы что, господин Скуле, и в самом деле подумали? — сказал он сквозь смех. — Просто вы не обратили внимания, а у меня на подоконнике стоит зеркало. Оно и есть мой третий глаз, хе-хе.

— У вас было не заперто, я…

— А у меня всегда не заперто, — хозяин развернулся на своей коляске, и Эриксон получил возможность рассмотреть его. — Что там за шум был на лестнице? Кажется, я слышал голос бедняги Пратке.

— У него был припадок, — кивнул Эриксон.

Сидящий в кресле человек был худ, немного бледен, остроносое некрасивое лицо его облагораживали аккуратная бородка с проседью и усы. В глазах читался спокойный проницательный ум, а на лице, когда он говорил, нельзя было прочитать ничего — оно хранило постоянное выражение задумчивой созерцательности. Было ему лет шестьдесят на вид, но может быть и меньше, если согласиться, что борода и усы немного старят мужчину.

Эриксон сразу почувствовал невольное расположение к этому человеку. Он чем-то неуловимо напоминал его отца — то ли спокойным мудрым взглядом, то ли тонкими руками с длинными пальцами и хорошо ухоженными ногтями.

— Припадок… — задумчиво повторил хозяин. — Вы били его…

— А? — вздрогнул Эриксон от выражения, каким была произнесена эта фраза. — Д-да… но… но я защищался. Он напал на меня и… Не знаю, что со мной случилось…