Удушье

Сейчас она такая… такая, что мне надо срочно подумать о чем-нибудь страшном. Например, о кошмарной аварии. Лобовое столкновение. Обе машины — в лепешку. Она такая… что мне надо срочно подумать о чем-нибудь неприятном. Например, о братских могилах. Иначе я кончу прямо на месте.

Я думаю о протухшей кошачьей еде, о гангренозных язвах, о просроченных донорских органах.

Вот какая она красивая.

Я прошу прощения. У меня мало времени. Мне надо успеть купить пудинг.

Она говорит:

— У вас есть девушка? В этом причина?

Причина, почему я не занялся с ней сексом в часовне — тогда, пару дней назад. Почему я не смог ее трахнуть, хотя она была голая и готовая. Почему я сбежал.

Полный список всех моих девушек — смотри проработку четвертой ступени.

Смотри также: Нико.

Смотри также: Лиза.

Смотри также: Таня.

Доктор Маршалл призывно поводит бедрами и говорит:

— Знаете, как умирает большинство пациентов, которые не едят — как ваша мама?

Они умирают от голода. Или они забывают, как надо глотать, и просто вдыхают еду и питье. Кусочки пищи гниют у них в легких, у них начинается пневмония, и они умирают.

Я говорю, что я знаю.

Я говорю, что, может быть, в жизни есть вещи похуже, чем дать умереть старому человеку.

— Это не просто старый человек, — говорит Пейдж Маршалл. — Это ваша мать.

И ей почти семьдесят лет.

— Ей всего шестьдесят два, — говорит Пейдж. — Если вы можете сделать что-то, чтобы ее спасти, но не делаете, вы тем самым ее убиваете. Своим небрежением, своим бездействием.

— Иными словами, — говорю я, — я должен с вами то самое?

— Я слышала, как медсестры обсуждали между собой ваши подвиги, — говорит Пейдж Маршалл. — Я знаю, что вы отнюдь не противник случайных половых связей. Так что, наверное, дело во мне? Просто я — не ваш тип? Или что?

Мы умолкаем. Мимо проходит дипломированная санитарка с тележкой, на которой навалены грязные простыни и полотенца. У нее на туфлях резиновые подошвы, и колесики у тележки тоже резиновые. Пол покрыт пробковой плиткой, и поэтому санитарка проходит неслышно. И тележка едет неслышно — ее выдает только запах мочи.

— Не поймите меня неправильно, — говорю я. — Я очень хочу вас трахнуть. Очень-очень хочу.

Санитарка с тележкой вдруг останавливает и оборачивается к нам. Она говорит:

— Эй, Ромео, оставил бы ты доктора Маршалл в покое.

И Пейдж говорит:

— Все в порядке, мисс Паркс. Мы с мистером Манчини сами разберемся.

Мы оба смотрим вслед санитарке с тележкой, пока она не скрывается за поворотом, деланно улыбаясь. Ее зовут Ирэн, Ирэн Паркс, и да — да, — мы с ней в прошлом году очень даже неплохо покувыркались на заднем сиденье в ее машине, прямо на служебной стоянке при больнице.

Смотри также: Карен, дипломированная медсестра.

Смотри также: Дженин, дипломированная медсестра.

Когда-то я думал, что каждая из них — это что-то особенное. Но голые они все одинаковые. И теперь эти задницы для меня не более привлекательны, чем точилка для карандашей.

Я говорю Пейдж Маршалл:

— Тут вы не правы. — Я говорю: — Я очень хочу вас трахнуть. Так хочу, что аж скулы сводит. — Я говорю: — И я не хочу, чтобы кто-то умер. Мне просто не хочется, чтобы мама опять стала такой же, как раньше.

Пейдж Маршалл с шумом выдыхает воздух. Поджимает губы и смотрит на меня. Просто стоит и смотрит, прижимая к груди свою дощечку с бумагами.

— То есть, — говорит она наконец, — тут дело не в сексе. Просто вы не хотите, чтобы ваша мать выздоровела. Вам не хочется, чтобы рядом была сильная женщина. Вы, должно быть, вообще плохо ладите с сильными женщинами. И вы думаете, что если она умрет, то все проблемы, с ней связанные, разрешатся сами собой.

Мама кричит из палаты:

— Морти, я вам за что плачу?

Пейдж Маршалл говорит:

— Вы можете лгать моим пациентам и помогать им разрешать конфликты, которые мучают их всю жизнь, но не лгите себе. — Она умолкает на пару секунд и добавляет: — И мне тоже не лгите.

Она говорит:

— Вам лучше, чтобы она умерла, чем чтобы она поправилась.

И я говорю:

— Да. То есть нет. То есть я не знаю.

Всю свою жизнь я был для мамы не столько сыном, сколько ее заложником. Объектом для ее социальных и политических экспериментов. Ее личной лабораторной крысой. Теперь же она — целиком моя, и я не дам ей сбежать: умереть или выздороветь. Я просто хочу, чтобы рядом был кто-то, кого можно спасать. Чтобы рядом был кто-то, кому я нужен. Кто не может без меня жить. Я хочу быть героем, но не однократным героем. Даже если это означает, что она навсегда останется калекой, я хочу стать для нее постоянным спасителем.

И я говорю:

— Я понимаю, что это звучит ужасно, но я не знаю… Вот что я думаю.

Теперь, по идее, мне бы надо сказать Пейдж Маршалл, что я думаю на самом деле.

Я имею в виду, что меня уже достает, что я вечно не прав, лишь потому, что родился парнем.

Я имею в виду, сколько раз человек должен услышать от всех и каждого, что он — деспотичный и предубежденный враг, прежде чем он решит сдаться и вправду станет для всех врагом. Я имею в виду, что мужскими шовинистами не рождаются, ими становятся, вернее, женщины сами делают нас шовинистами. Сами.