Угол покоя

(Через несколько лет она, бережливая леди, у которой всякий крохотный опыт шел в дело, написала другую историю про ягненка – в ней он захворал, и пастух-баск его бросил. Она проиллюстрировала рассказ, использовав двоих из своих детей как модели, и опубликовала в детском журнале “Сент Николас”. Помню, как она читала его мне в моем детстве, и вот этот журнал передо мной на столе, лица вполне узнаваемы – бабушка это умела. Серьезный мальчик лет десяти – вне всякого сомнения, мой отец, рядом с ним маленькая сестренка, они сидят на корточках и дают ягненку пить из детской бутылочки. Глядя на картинку, я, бог знает почему, чувствую себя старым, и мне тоскливо.

Какая банальность способна завладеть воспоминаниями трех-четырех поколений! Трех как минимум. Родман, подозреваю, обходится в своей мифологии без спасенных ягнят. Возможно, я потому так хорошо помню эту историю, что она, безусловно, кое‑что значила для бабушки. Вижу ее мысленно: дочитав мне рассказ, она сидит со мной на веранде на длинных качелях, аккуратная голова наклонена, губы плотно сомкнуты, думает. Потом в одном глазу, видимом мне сбоку, вдруг округлая жидкая линза – как под давлением выскочила. Не потекла по щеке вниз, а буквально прыгнула из глаза и мокро ударилась о страницу. “Фу, да что такое!” – вырвалось у бабушки, и она сердито вытерла пятнышко основанием ладони. Ее слеза, такая внезапная и необъяснимая, озадачила меня и настроила на серьезный лад. Лишь позднее, думая об этом, я понял, что не детское папино лицо заставило ее заплакать и, конечно же, не ягненок, который не прожил потом и суток. Причина – маленькая Агнес, папина сестренка. Овечка, которую не спасли. Бабушка носила эту девочку как терновый венец.)

Когда истории иссякли, она стала развлекать Олли, помогая ему находить картинки в замерзшем окне. Снизу вверх из оконной рамы рос целый лес папоротников, и ногтем она поселила в нем оленей и лисиц, чьи морды проглядывали сквозь заросли, а из сáмой гущи внутрь вагона озадаченно уставилось усатое лицо.

– Это папа, – сказала она. – Ищет нас. Думает, мы заблудились.

Они захихикали вместе.

Но, когда приехали в Бьюна-Висту, она не увидела его так явственно, как на морозном стекле. Задолго до остановки закуталась сама и закутала Олли, и они первыми спустились в мешанину пара, ветра и летящего снега. Она помогла Олли сойти, потом, полуослепшая, повернулась и увидела фигуру – знакомый рост, блестящие глаза и зубы, лица почти не видно из‑за меховой шапки и воротника из овчины. С восклицанием бросилась фигуре в объятия – и обнаружила, что целует Фрэнка Сарджента.

– О боже! – В ужасе и со смехом отпрянула, хватая Олли за руку, чтоб его не сдуло. Фрэнк, рьяно ответивший на ее объятия, смеялся еще пуще. Его глаза, глядя на нее, сияли восторгом. Усы – это у него было новое, раньше он их брил – пощекотали ей губы. – О, Фрэнк, рада вас видеть! Спутала вас с Оливером, вот и… А он‑то где? Не приехал? Что‑то случилось?

– Да, случилось, черт побери, – произнес Оливер из вьюги позади нее. – Человек приехал встретить жену, а она лобызает его подчиненного.

Ее обхватили руки, прижимая к холодной ткани, губы кольнуло – еще одни усы. Крепко взявшись за руки, они с Оливером смотрели друг на друга. Она увидела, что он с прошлого года еще похудел. Выражение лица веселое, доброе, но чем‑то он, глядя из‑под капюшона, напомнил ей аскетов Эль Греко. И она поняла, почему ошиблась. Фрэнк так скрупулезно подражал Оливеру во всем – одежда, жесты, походка, усы, – что можно было принять их за братьев, один посветлее, другой потемнее.

Оливер стиснул ей напоследок руки и отпустил. Тихонько встал перед Олли на колени в паровозную золу и снег. Она увидела, как уверенно он это сделал, как успокоительно приноровился к детскому росту. Любовь в его лице невозможно было ни истолковать иначе, ни недооценить. С сыном у него это было всегда. Даже грудным младенцем Олли, завидев отца через комнату, радостно фыркал, сиял улыбкой, дрыгал ножками и тянул ручки. Она слегка ревновала тогда ребенка: ее он принимал как должное, а отца любил горячо. Сейчас, глядя на их серьезную встречу под снежным ветром, она поняла, что Олли не нужно знакомиться с ним заново, как с ней в ноябре. За два года Олли, может быть, и забыл отца, но сейчас он мигом проникся к нему доверием.

– Ну! – сказал Оливер, сидя теперь на корточках. – Вот молодой человек, с которым я хотел повстречаться. Тебя зовут Оливер Уорд?

Чуточку нерешительно – все‑таки мама вначале поцеловала другого мужчину – Олли сказал:

– Да?

– А знаешь что? Ведь меня тоже так зовут. Ты не думаешь, что ты мой сынишка? У меня он есть где‑то на свете. Олли Уорд. Может быть, это ты?

Улыбаясь нетвердой улыбкой, мальчик оглядывал отцовское лицо.

– А ты сам знаешь! – сказал он. Рука и взрыв смеха взметнули его вверх. Он возликовал – такая высота! – Я попрощался с лосем, – сказал он. – Мы на поезде ехали.