Угол покоя

Сюзан не понимала по их тону, страшно ей должно быть или смешно. Они вели себя как мальчишки, играющие в разбойников. Фрэнк, молодой скромняга, хлестнул лошадей вожжами.

– Фрэнк, послушайте, – сказала она, – ведь это героизм. Сколько их было?

– Пятеро.

– И у них было оружие?

– Было у них, теперь оно у нас.

– Бр-р. – Она содрогнулась. – И вам не было боязно?

– Ужас как боязно было. Но, как Джек говорит, винчестер свое возьмет.

– Мне это не нравится, – сказала она. – Так мрачно – похоже на войну. А сейчас они что? Пошли на попятный?

– Если кому‑то в суд подавать, то им, а не нам, – сказал Оливер. – А сейчас они только и могут, что сидеть на веранде пансиона “Горный вождь” и провожать нас грозными взглядами, когда мы едем мимо. Так что мы берем с собой револьверы и карабины. Они так боятся этого парнишку, что не смеют больше соваться.

– Не верьте ему, – сказал Фрэнк. – Это его они боятся. Вы знали, что мой начальник отличный стрелок? Под всей этой добротой и доверчивостью – человек, с которым шутки плохи. Мы с ним почти ежедневно в полдень упражняемся в стрельбе у надшахтной постройки, и Оливер запросто сшибает консервные банки с пятидесяти шагов. Слава далеко разносится.

Смеясь, подставляя свои безупречные зубы ветру, он хлопнул себя по бедру.

– Давай я тебя сменю, – сказал Оливер и потянулся за вожжами.

С любопытством всматриваясь в лицо мужа, Сюзан решила, что он не выглядит как человек, с которым шутки плохи. Он выглядел как человек, в котором нет ни подлости, ни раздражительности. Но вид у него был усталый. Постоянно быть начеку – должно быть, страшно выматывает. Все это имело скверный, опасный вид, но никогда нельзя исключать, что с ней играют в старую западную игру: пугают нежное создание байками про медведей.

– Надо же, – сказала она легким тоном, – я думала, мой муж мирный управляющий рудником, а он вон кто, оказывается.

Голова в капюшоне слегка повернулась, голубые глаза со слезой, покрасневшие от ветра, посмотрели на нее искоса. Странная, почти неприятная улыбка мелькнула под разросшимися усами.

– Видишь ли, – сказал он, не отпуская ее взглядом, – это Ледвилл. Это наш выбор.

Не ожидавшая таких слов, она смотрела на него, а ум между тем истолковывал их так: это твой выбор. Он это имел в виду? Он, похоже, смутился и обернулся проверить Олли. Поправил меховую полость, и на обратном пути его рука приобняла Сюзан.

– Н-но, пошли! – прикрикнул он и, вынув хлыст из гнезда, огрел одну лошадь, потом другую.

Сюзан, втянувшись в себя, сидела тихо. Снег перестал. Луг, по которому они ехали, был безотраден, словно среди зимы, серые и черные деревья прочерчивали его, как гравюру. Большие камни по берегам черной стремительной речки, которую они пересекли вброд, покрывала прозрачная наледь. Ветер выискивал щели в том, во что Сюзан куталась, холод отбивал желание говорить. Ум цепенел, как руки и ноги. Когда она оттает, ей станет беспокойно, но невозможно беспокоиться в таком холоде. Может быть, ей померещился этот обвиняющий взгляд, эта неприятная улыбка. Немного погодя она укрылась одеялом с головой и погрузила свое смятение в темноту.

Мужчины обменивались через ее голову короткими фразами, между ними подолгу молчали. Несколько раз, когда дорога делалась ухабистой, Оливер обхватывал ее за плечи; мелькнула мысль, что этой заботой он, может быть, возмещает то, чего не удержал в себе. По тому, как тихо, как осторожно он время от времени наклонялся назад, проверяя Олли, ей было понятно, что мальчик еще спит.

Долгий промежуток притупляющего холода. Ветер продувал одеяло, как будто оно было из марли. Она горбилась, стискивала зубы, терпела.

Потом коляску качнуло, она напряглась, ожидая, что качнет обратно, но этого не произошло. Лошади встали. Она почувствовала, что Оливер поднялся с пружинного сиденья, и услышала, как он крякнул, спрыгнув на землю. Ее руки двинулись вверх под одеялом, и, растирая холодные щеки, она открылась окружающей предвечерней серости. Вот ее хижина, повыше нее дом У. Ш. Уорда, еще выше другой дом, наполовину построенный. Меж ледяных, с коричневой вмерзшей травой, берегов канала неслась вода. Тусклое оловянное небо грязнилось с юга дымом плавилен. Ветер принес и унес неутихающую дрожь ледвиллского шума.

– О-о-о-ох! – промолвила она, шевеля застывшими плечами и ледяными пальцами. Потом бросила еще один взгляд на хижину. – Боюсь, и правда жару в дому маловато, что Прайси делает? Дым не идет.

– Ничего себе, почему он не топит? – возмутился Оливер. – Я с него скальп сдеру! Сел качаться и про все позабыл?

– Не смейся над Прайси. – Она протянула ему руку, чтобы помог ей слезть. – Он на месте, раз обещал.

Онемевшие ноги едва ее держали. Оливер, обвивший ее рукой, казалось, был особенно заботлив. Фрэнку он сказал:

– Не надсаживайся с этими сундуками. Минутку подожди, принесем вместе.

Фрэнк передал ему сверху все еще спящего, запеленутого, как мумия, Олли.