Уютная кондитерская в Париже

– Вы когда-то работали в «Савойе». Каким образом вы оказались здесь? Я имею в виду, вы ведь наверняка могли найти работу где угодно.

Теперь, задав этот вопрос, она вдруг почувствовала себя ужасной нахалкой.

– Извините, это, конечно, не мое дело.

– Я работал в «Гросвеноре». В «Дорчестере». В «Чутон-Глене». В «Глиниглсе»[56]. – Марсель горько усмехнулся. – Я хорошо зарабатывал, но за это пришлось заплатить высокую цену. Я потерял жену. Мы собирались в отпуск, но меня попросили поработать, и мы договорились, что я встречу ее в Бретани. Но я допоздна задержался на работе. Я всегда задерживался на работе. Моя жена постоянно сетовала на это. Я опоздал на паром. Моя жена погибла в автомобильной катастрофе, пока я переправлялся через пролив. Будь я с нею, не она сидела бы за рулем.

– Я вам сочувствую, – сказала Нина, осознавая собственную неспособность произнести дежурную утешительную фразу, чтобы он поверил: в случившемся нет его вины, тогда как звук его смиренного голоса явно свидетельствовал о том, что он явно признает себя виноватым и мучается этим.

– Это было давно. – Он пожал плечами. – Я живу с сестрой. Она сама по себе. Мать-одиночка, работает посменно. Вот вам ирония судьбы. – Марсель вытянул губы. – Я помогаю ей с детьми. Это означает, что она может не волноваться, когда задерживается на работе.

Хотя Марсель и был одним из самых скованных, закрытых людей, с какими встречалась Нина, она не смогла сдержаться, протянула руку, прикоснулась к его плечу.

– Вероятно, для нее это важно – иметь семью, которая ее поддерживает.

Впервые за время их знакомства на печальном, как у бассета, лице Марселя появилась полноценная улыбка, добравшаяся и до его глаз, засветившихся гордостью.

– Они такие замечательные ребята.

В течение нескольких следующих минут Марсель говорил о двух своих племянниках, которых, судя по его словам, чуть не боготворил.

– Возьмите для них несколько эклеров, – сказала Нина.

– Спасибо. Если вы не возражаете, я возьму, но… – Марсель надул губы, а в его глазах горели укоризненные искорки. – Я думаю, вам пора расправить крылышки. Эклеры вы освоили. Нам нужно что-то новое для наших клиентов. – Он кивнул, показывая на стены. – Что-то достойное такого высокого искусства.

* * *

К появлению Мэдди они успели ободрать панели с одной стены.

– Боже мой! – воскликнула Мэдди. Войдя в кондитерскую, она остановилась как вкопанная. – Боже мой! – Она подошла к Нине, остановилась. – Это поразительно. – Она задержалась у начальной части росписи, потом медленно пошла вдоль стены. – Мне это напоминает Джона Уильямса Уотерхауса[57], только здесь живопись более импрессионистская. Это… это. – Она подняла руки ладонями вверх.

– Кто он? – спросила Нина, чувствуя себя невеждой.

– Его работа сразу узнается. Он написал знаменитую «Леди Шаллот», несколько Офелий. Прерафаэлит. Англичанин, но вдохновение черпал в Италии. – Мэдди глаз не могла оторвать от росписи, она протянула руку, потрогала шелковистую поверхность рыжевато-золотистых волос одной из русалок. – Русалка, или нимфа. Это просто великолепно. Зачем кому-то понадобилось скрывать такую красоту?

– Я думаю, она вышла из моды, – сказала Нина. – К тому же тут есть места, которые нужно восстанавливать, вот посмотри. – Она показала на выцветшее пятно. – Это потребует работы. Может быть, им было не по карману восстанавливать ее… или сама роспись им не нравилась.

– Хммм, – промычал Марсель и пробормотал что-то себе под нос, направляясь к своему рабочему месту за стойкой. Короткое хрупкое согласие между ними, казалось, было разрушено, но у Нины имелся рычаг влияния на него. Под хмурой, ворчливой наружностью метрдотеля скрывался человек с сердцем. Не с мягким сердцем, а просто с сердцем. А этого для начала было достаточно.

– Если бы у тебя нашелся человек, который смог бы это реставрировать, которому бы это так понравилось, что он бы взялся за эту самую сказочную из работ?

Мэдди наклонила голову.

– От скромности я не помру, но я тебе вот что скажу: я довольно неплохой художник.

– Правда?

– Да… в общем, достаточно хороший. Почему, по-твоему, я изучаю историю искусства? Я люблю живопись.

– И ты художник?

– Ха! Нет. Я неплохо работаю кистью, набила руку на работе с углем, но… серьезно? Такие, как я, не становятся художниками. – Она добродушно рассмеялась. – Нам нужно зарабатывать деньги. История искусства дело неприбыльное… кто знает, устроюсь я когда-нибудь на работу или нет?

– И ты думаешь, что смогла бы? – Нина кивнула в сторону русалки.

Мэдди надула губы, потом сделала шаг вперед, нагнулась к выцветшему месту в росписи, ее палец прошелся по очертаниям на стене, потом она задумчиво сказала:

– Да, я думаю, что смогла бы. Похоже, это краска на масляной основе. Единственная проблема в том, как подобрать краску и пигменты. Было бы полезно узнать, когда делалась эта роспись.

– Ты считаешь, что она действительно старинная? Может, она имеет ценность? Мы ее почистили… – Нина поднесла руки к щекам. – Может, нельзя было.

Посмотрев на миску с водой, Мэдди потрепала Нину по руке.