Уютная кондитерская в Париже

Когда Алекс ушел, Себастьян повернулся к Нине и пробормотал уголком рта, как какой-нибудь шпион из фильма:

– И он ошибается. Катрин больше нет.

Алекс, как раз «вовремя» появился с тележкой, на которой стояли тарелки, укрытые серебряными куполами крышек-клош, как раз в тот момент, когда Нина пыталась переварить слова, сказанные Себастьяном, и волнение, с которыми он их произнес.

– Подать на стол?

– Нет, спасибо, я достану отсюда, – сказал Себастьян, не очень проворно поднимаясь на ноги.

– Да не смеши меня, – сказал Алекс. Он взял салфетку, демонстративно раскрыл ее одним движением, после чего поднял одну из крышек. – Сегодня вашему вниманию… – он сделал паузу для пущего эффекта, – … ребрышки в соусе барбекю с капустным салатом и картошкой фри.

Нина стрельнула глазами в Себастьяна – неужели это румянец у него на лице? – и начала хихикать. Он приподнял плечи в понятном жесте: «И что тут можно поделать?»

– Я надеюсь, это блюдо вызывает ваше одобрение, мадам, – сказал Алекс, даже не подозревая о появившихся на ее щеках ямочках от улыбки, адресованной Себастьяну.

– Мое любимое блюдо, – сказал она, а улыбка помимо ее воли все шире расползалась по ее лицу.

– Отличный вкус, – сказал Алекс, зачем-то перекладывая несколько ребрышек на фарфоровую тарелку с позолоченной кромкой.

Себастьян посмотрел на нее изумленным взглядом и откинулся на спинку дивана, помалкивая, пока Алекс сопровождал раскладывание ребрышек на две тарелки непрекращающимися комментариями.

– Ну что, ребята, это все? Кто-нибудь вскоре принесет вам выпивку.

– Да, всё. Спасибо, – сказала Нина, вскакивая с дивана, прежде чем Себастьян скажет что-нибудь. У нее возникло ощущение, что он порекомендует Алексу спрыгнуть с крыши с разбега.

Когда Алекс ушел, Нина повернулась к Себастьяну.

– Ребрышки?

– Ты их любила.

– А ты не думаешь, что мои вкусы могли измениться за эти годы? Ну, скажем, стать более изощренными?

Себастьян нахмурился.

– Это вопрос с подвохом?

– Да, – со смехом ответила Нина, но ее тронуло, что он заказал блюдо, которое когда-то было самым ее любимым. – Моя любимая еда теперь лингуине с моллюсками…

– Ничего не поделаешь. – Разочарование Себастьяна было почти материальным. – Как ты сказала, то было давно и мы сильно выросли с тех пор.

– По крайней мере, я всем так говорю… – Она озорно ухмыльнулась ему, радуясь, что смутила его. Потом выражение на ее лице смягчилось. – Но есть вещи, которые никогда не меняются… – Нина прикусила губу и посмотрела на него; она прождала чуть ли не минуту, как ей показалось, пока их взгляды не встретились. – Я и забыла, как люблю ребрышки с капустным салатом. Спасибо.

Наблюдать за Себастьяном было почти что забавно – он некоторое время сидел, суммируя все услышанное, потом его голова легонько дернулась, когда он… когда он наконец получил правильный ответ.

– Значит… – Он нахмурился, все еще борясь с трудным уравнением. – Когда я сказал тебе, что ты мне очень нравишься, но… я хотел сказать вот что: я не хочу вставать между тобой и твоей семьей.

Нина покачала головой и улыбнулась ему, подняла руку, чтобы прикоснуться к его руке.

– Ничто не будет стоять между мной и моей семьей… никогда. – Она закатила глаза. – Но… возможно, им придется научиться примиряться кое с чем.

Сердце ее вспорхнуло, когда она почувствовала, что его пальцы сплелись с ее.

– А что насчет Алекса?

Она была занята сейчас одним – его теплой сухой рукой, тяжело лежавшей на ее руках. Это не было никакой декларацией, но его рука представлялась ей якорем. Для начала этого было достаточно.

Нина сжала его руку.

– Он приятный парень, но меньше всего мне хочется иметь еще одного брата.

– Хорошо, у тебя этого добра навалом.

Услышав слова Себастьяна, она резко повернула голову.

– Я никогда не думала о тебе, как о брате.

По скулам Себастьяна пробежал тусклый румянец.

– Хорошо. Это хорошо. Я бы не хотел, чтобы ты думала обо мне, как о брате. – Он сжал ее руку, потом отпустил, и его всегдашняя практичность вернулась к нему: он взял одно из принесенных блюд и сказал: – А теперь мы проглотим это высокоизощренное подношение, пока оно еще не остыло.

Нина тяжело вздохнула. Узнает ли она когда-нибудь, какие мысли бродят в этой голове?

Глава двадцать восьмая

Нина, вкатив кресло-коляску в вестибюль, улыбнулась своему любимому девушка-портье. Она снова дружила с Себастьяном. Дружба была позитивным шагом в их отношениях. Огромным шагом. Очень хорошим шагом. А дружить было лучше, чем быть… нет, не лучше, но все равно это было кое-что.

Иногда она думала, что Себастьян, наверно, любит ее, иногда не могла понять – предлагает ли он ей что-нибудь иное, кроме дружбы. Но во второй раз она не собиралась выставлять себя дурочкой. Она ни за что не покажет свое внутреннее смятение.

В воскресенье Нина взяла инициативу в свои руки и спросила у Себастьяна, не хочет ли он отправиться на еще одну прогулку. Все дни до воскресенья он был занят, но ее это устраивало, потому что ей требовалось время для ее исследований.