Unlearning Shame: How We Can Reject Self-Blame Culture and Reclaim Our Power

В следующих разделах этой главы мы разберем эти три слоя и объясним, как они часто развиваются внутри нас, а затем выходят за пределы нас, приводя к катастрофическим социальным и политическим последствиям. Личный стыд - это то, что навязывается нам в молодости самым непосредственным образом: наше образование, наше воспитание, бездумные комментарии, которые бросают нам друзья и соседи, кажущиеся благонамеренными исправления, которые предлагают нам наши семьи, и даже средства массовой информации, которые мы потребляем. Все эти мелкие неприятия и социальные суждения постепенно развиваются в нас, и по мере того, как мы замечаем закономерности в том, где они появляются и кто несет на себе их основное бремя, они могут перерасти в более широкое мировоззрение. Даже если впоследствии нам удастся перерасти свой собственный стыд, мировоззрение системного стыда может все еще сохраняться в нас. Мы можем по-прежнему считать, что людям за пределами нашего небольшого социального круга нельзя доверять, или что улучшение работы общества по-прежнему безнадежно. Таким образом, хотя системный стыд начинается как личное, внутреннее переживание, когда мы еще очень молоды, восстановление от того ущерба, который он нам наносит, не может происходить в изоляции.

 

Уровень 1: Личный стыд

Системный стыд начинается с личного чувства ненависти к себе и самоуничижения. Если мы боимся, что в глубине души являемся эгоистичными, слабыми и безнравственными людьми, мы отчаянно пытаемся скрыть от других свои настоящие чувства и потребности и любыми способами создать видимость доброты. Но чем больше мы пытаемся скрыть свою сущность, тем меньше подлинной любви и принятия мы можем испытать.

Личный системный стыд зарождается в раннем возрасте. Люди, которые подверглись несправедливым стереотипам или маргинализации, с раннего возраста учатся относиться к себе с подозрением. Но даже те дети, которые не имеют видимых признаков отличия или отклонения от нормы, впитывают бесчисленные вредные идеи о том, как они должны выглядеть и вести себя, на что они должны быть способны и даже о том, как тяжело они должны работать и чем жертвовать, чтобы быть достойными любви. Например, задолго до того, как я узнал, что я транс и аутист, я заметил, что мои родители выглядят очень одинокими и подавленными, и что вместо того, чтобы предпринять шаги по знакомству с новыми людьми или расширить свою жизнь новыми увлечениями, мой отец доверился мне как своему единственному доверенному лицу и прототерапевту. Я был маленьким ребенком и быстро понял, что доступ к ласке и чувству безопасности можно получить, если быть эмоционально доступным и поддерживать его, а также не омрачать и без того непростую семейную динамику своими переживаниями или слезами. Когда мой отец плакал, весь мир замирал, и я принимался за дело, давая заверения и внимательно слушая, чтобы понять, какую помощь я могу оказать. Когда я плакала, все на меня злились. И по сей день я испытываю стыд за свой "эгоизм" почти каждый раз, когда мне приходится плакать.

Многие дети живут по такому же сценарию, который психолог и психотерапевт Линдси Гибсон подробно описала в своей книге "Взрослые дети эмоционально незрелых родителей" ( ). Когда дети эмоционально незрелых родителей вырастают, мы, как правило, становимся до предела эгоистичными и настолько глубоко не доверяем собственным настроениям и потребностям, что чувствуем себя совершенно неспособными открыть людям какой-либо аспект своей внутренней жизни. А эмоционально незрелые родители, как пишет Гибсон, не обязательно должны быть жестокими, чтобы их действия оказали такое разрушительное воздействие. Довольно часто это просто неполноценные люди, которых никогда не учили навыкам эмоционального совладания или здоровому установлению границ, и которым так не хватало поддержки, что единственным другом, как они думали, мог стать их ребенок.

Одиночество моих родителей было системным. У обоих были невидимые недостатки, которые изнуряли их и заставляли часто испытывать боль, но они оба передвигались по миру, выглядя и выдавая себя за "нормальных". Они оба застряли на изнурительной, не приносящей удовлетворения работе, которая заставляла их постоянно беспокоиться о деньгах и чувствовать, что они попали в тупик. Мы жили в пригороде Кливленда, города, который стремительно разрушался и высасывал из себя как карьерные возможности, так и людей, что еще больше усложняло их поиск других возможностей и способов общения. К тому же они оба хранили в себе множество травм, от которых никогда не обращались за помощью, разве что перекладывали их на своего ребенка.