Управление мировоззрением. Подлинные и мнимые ценности русского народа

Однако в сохранении верности догматам марксизма-ленинизма любой ценой заключалась куда более трагическая ошибка, чем потеря инициативы и, в конечном счете, полное поражение в идеолого-воспитательной работе. Марксизм, как мы уже неоднократно говорили, представляет собой разновидность либерализма, точнее, одно из крайних, левых его направлений. Но способ его обоснования и принцип существования совершенно такой же, как и любого другого либерального направления, а именно, это принцип слепого следования некоей, якобы идеальной системе, разработанной на основе «объективных законов» каким-то гением или лауреатом Нобелевской премии, которая в финале неминуемо должна привести человечество к желаемому результату – всеобщему счастью и благоденствию. Другими словами, задача человека, руководителя состоит в том, чтобы в обществе установить такие законы и правила, которые бы в точности отвечали требованиям произвольно выбранной социально-экономической теории или системы, а дальше вопрос благосостояния и процветания общества должен был решаться сам собой, с помощью «невидимых рук», в автоматическом режиме. В марксизме этот принцип выглядел так – мы, коммунисты, с помощью пролетариата ликвидируем в нашем обществе паразитический класс кровопийц-эксплуататоров, а дальше свободный труд свободного народа начнет творить чудеса: «все источники общественного богатства польются полным потоком». Марксистская установка о неизбежности прихода светлого будущего сослужила плохую службу реальным строителям этого будущего. XXII съездом КПСС было во всеуслышание возвещено, что все необходимые и достаточные условия для построения в СССР коммунистического общества созданы. Это означало, что в силу вступают некие невидимые объективные законы развития общества, которые, как в сказке о Золушке, сделают из замарашки принцессу. В итоге на практике получилось: «хочешь идти на работу – иди, работай; не хочешь ходить – не ходи, не работай», но в том и другом случае наступление светлого завтра неотвратимо. Такое понимание своей ответственности перед обществом породило в широких массах народа мощные иждивенческие настроения. И хотя везде висели плакаты «Кто, если не мы, когда, если не сейчас!», они не могли поменять всеобщего настроя на то, что один раз правильно выбранная система сама приведет человека к обществу благоденствия, без всяких усилий с его стороны. Внутреннее напряжение советских людей, которое на протяжении всех предшествующих периодов не оставляло их в покое и все время твердило «давай-давай», сменилось благодушием и отстраненной интеллигентской созерцательностью, часто переходящей в скептицизм и огульное охаивание всего и всея. Плакаты времен Гражданской войны «Ты записался добровольцем?» ушли в прошлое. Над ними начали сначала потихоньку, потом все громче, посмеиваться. Личная ответственность очень многих «строителей коммунизма» за общество, за положение дел в стране растворилась в огромном «МЫ», спряталась за спинами других. Советский народ был деморализован: высокая мотивация ответственного труда ушла в прошлое. На первый план у многих начали выдвигаться эгоистичные, корыстные интересы и мотивы деятельности. Яд недоверия и все более крепнущий скептицизм начали разъедать советское общество.

Советские люди, таким образом, оказались в прочной теоретической, мировоззренческой и философской ловушке, которая невозможна ни в классическом традиционализме, ни в одной из форм неколлективистского либерализма, основывающихся на индивидуализме и конкурентной борьбе. В указанных либеральных системах, несмотря на родство с марксизмом в смысле идеализации системы и придания ей всерегулирующего начала, все же в огромной степени важны и стимулы личной ответственности, которые в этих системах не только не отмирают, но и получают второе дыхание. А в традиционализме такая ловушка исключена в принципе, поскольку человек в нем наделяется полной свободой, собственной волей и произволением и должен для себя решать все сам, советуясь при этом по своему выбору только с богом или с дьяволом. Соответственно, Страшный суд также предусматривал только персональную ответственность.

Вдобавок к тому, изначально в самом марксизме (как и в классическом традиционализме) из-за его склонности к догматизму, основанной на утверждении его «единственной научной верности», было плохо развито такое важное свойство либерализма, как гибкая приспособляемость к меняющимся условиям жизни. Вообще, принципиальная несгибаемость характерна для любых радикальных политических течений. Русский же марксизм, все больше обретая черты традиционализма, менее других становился способным к изменчивости и все более бронзовел, полностью повторяя ошибку русского классического традиционализма. В СССР позднего периода не нашлось лидера ленинского масштаба, способного взять на себя ответственность за корректировку теории, приведение ее в соответствие с современностью (такую корректировку, кстати, вполне можно было бы произвести, даже не выходя за рамки того же диамата, что было наглядно доказано