Такое начало должно было бы навеять на читателя уныние, но не навевало – в том-то и состояла его проблема. Он буквально ощущал это в каждой строке, все его мысли и чувства рассыпались на части. Проза была великолепная: живая, искусная, тон повествования с первых же строк завораживал своей уверенностью и интеллектуальной глубиной. Она обладала зорким зрением, безжалостным и сочувственным. В некоторых самых ярких эпизодах соединялась почти на грани комичности нелепость и отвага человеческих поступков. Были абзацы, в которых Кэтрин со своей узкой точки зрения пыталась осознавать масштабные явления исторического бытия: судьбу, катастрофу, надежду, неуверенность. Вторжение врага было предотвращено летом в ходе великой воздушной битвы. Но его возможность все еще таилась в вечерних тенях, когда Кэтрин торопилась из министерства домой, чтобы приготовить себе скудный ужин. Это был мир, однажды описанный Элизабет Боуэн, но этот стиль был более отточен, с большим тщанием отшлифован и потому производил на читателя ослепительное впечатление. И если на нее кто и оказал влияние, если у нее и был провожатый по лабиринтам прозы, то это, несомненно, Набоков. Настолько ее проза была хороша. Он не смог соотнести эти страницы с двумя предыдущими романами Алисы, написанными ею по-английски. Их солипсически-ассоциативный метод письма был отброшен ради реализма, исповедальности, социально-исторического охвата.
Он читал книгу до четырех утра, до конца главы на странице 187. Она сумела найти нечто новое. Он услышал в этой увертюре обещание грандиозного продолжения. И теперь понял, что это обещание будет выполнено. Роман был велик в нескольких смыслах. Алиса, вероятно, начала его как вариацию на тему дневников своей матери. Но она пошла гораздо дальше. В 1946 году Кэтрин встречает в освобожденной Франции американского лейтенанта и, нуждаясь в его помощи, две ночи занимается с ним сексом. Далее следуют размышления, скорее, рассказчицы, нежели героини, написанное высоким штилем отступление о компромиссе и моральной необходимости. Там было много таких же отступлений, например, о том, как язык – немецкий, английский, французский, арабский – формирует восприятие мира, а культура формирует язык. Была и еще подобная вставка – комическая сценка на озере близ Страсбурга, заставившая Роланда невольно рассмеяться, а когда он снова ее перечитал, его опять разобрал смех. После лейтенанта она встречает молодую француженку, которую вымазали в смоле и изваляли в перьях. И потом следовало длинное рассуждение о природе возмездия. У нее была связь с алжирским мусульманином, сражавшимся в отряде Сопротивления. Их любовь завершилась комедией ошибок. Она попала в военную тюрьму в Мюнхене, где у нее состоялся долгий разговор с высокопоставленным офицером гестапо, ожидавшим трибунала в Нюрнберге. Он говорит с ней вполне искренне. Ему нечего терять, потому что он ошибочно полагает, что его повесят. Это служит поводом для последовавших затем размышлений о природе жестокости и воображения. Ее описание мюнхенских руин производило галлюцинаторное впечатление. Далее можно было подумать, что, вопреки первоисточнику, Кэтрин все-таки пересечет Альпы и окажется в Ломбардии и это путешествие будет довольно опасным. Она потеряет нового друга, которому доверяет. Уже в пятой главе был намек на то, что в будущем Кэтрин суждено оказаться связанной с движением «Белая роза». Роланд увидел в Кэтрин черты Джейн Фармер, но и Алисы тоже. И ни в одном из мужчин, встретившихся героине на ее жизненном пути, он не узнал себя. Он даже почувствовал облегчение, но тщеславие заставило его быть начеку: а вдруг он еще появится?