Читаем Уроки музыки полностью

Дед моего отца, тяжко терпевший свое казанское сиротство в лихой и многотрудной бедности, именем своим объясняет простой секрет моей татарской фамилии.


Люди эти, познавшие испытания счастья и несчастья, допустившие к милому миру мои дыхание и зрение, представляются мне прекрасными - не больше и не меньше прекрасными, чем все люди, живущие и грядущие жить на белом свете, вершащие в нем непреклонное добро Труда, Свободы, Любви и Таланта.

1


...И я спала все прошлые века


светло и тихо в глубине природы.


В сырой земле, черней черновика,


души моей лишь намечались всходы.



Прекрасна мысль - их поливать водой!


Мой стебелек, желающий прибавки,


вытягивать магнитною звездой -


поторопитесь, прадеды, прабабки!



Читатель милый, поиграй со мной!


Мы два столетья вспомним в этих играх.


Представь себе: стоит к тебе спиной


мой дальний предок, непреклонный Игрек.



Лицо его пустынно, как пустырь,


не улыбнется, слова не проронит.


Всех сыновей он по миру пустил,


и дочери он монастырь пророчит.



Я говорю ему:


- Старик дурной!


Твой лютый гнев чья доброта поправит?


Я б разминуться предпочла с тобой,


но все ж ты мне в какой-то мере прадед.



В унылой келье дочь губить не смей!


Ведь, если ты не сжалишься над нею,


как много жизней сгинет вместе с ней,


и я тогда родиться не сумею!



Он удивлен и говорит:


- Чур, чур!


Ты кто?


Рассейся, слабая туманность! -


Я говорю:


- Я - нечто.


Я - чуть-чуть,


грядущей жизни маленькая малость.



И нет меня. Но как хочу я быть!


Дождусь ли дня, когда мой первый возглас


опустошит гортань, чтоб пригубить,


о Жизнь, твой острый, бьющий в ноздри воздух?



Возражение Игрека:


- Не дождешься, шиш! И в том


я клянусь кривым котом,


приоткрывшим глаз зловещий,


худобой вороны вещей,


крылья вскинувшей крестом,


жабой, в тине разомлевшей,


смертью, тело одолевшей,


белизной ее белейшей


на кладбище роковом.



Примечание автора:


Между прочим, я дождусь,


в чем торжественно клянусь


жизнью вечной, влагой вешней,


каждой веточкой расцветшей,


зверем, деревом, жуком


и высоким животом


той прекрасной, первой встречной,


женщины добросердечной,


полной тайны бесконечной,


и красавицы притом.



- Помолчи. Я - вечный Игрек.


Безрассудна речь твоя.


Пусть я изверг, пусть я ирод,


я-то - есть, а нет - тебя.


И не будет! Как не будет


с дочерью моей греха.


Как усопших не разбудит


восклицанье петуха.


Холод мой твой пыл остудит.


Не бывать тебе! Ха-ха.

2


Каков мерзавец! Пусть он держит речь.


Нет полномочий у его злодейства,


чтоб тесноту природы уберечь


от новизны грядущего младенца.



Пускай договорит он до конца,


простак недобрый, так и не прознавший,


что уж слетают с отчего крыльца


два локотка, два крылышка прозрачных.



Ах, итальянка, девочка, пра-пра-


прабабушка! Неправедны, да правы


поправшие все правила добра,


любви твоей проступки и забавы.



Поникни удрученной головой!


Поверь лгуну! Не промедляй сомненья!


Не он, а я, я - искуситель твой,


затем, что алчу я возникновенья.



Спаси меня! Не плачь и не тяни!


Отдай себя на эту злую милость!


Отсутствуя в таинственной тени,


небытием моим я утомилась.



И там, в моей дожизни неживой,


смертельного я натерпелась страху,


пока тебя учил родитель твой:


"Не смей! Не знай!" - и по щекам с размаху.



На волоске вишу! А вдруг тверда


окажется науки той твердыня?


И все. Привет. Не быть мне ни-ко-гда.


Но, милая, ты знала, что творила,



когда в окно, в темно, в полночный сад


ты канула давно, неосторожно.


А он - так глуп, так мил и так усат,


что, право, невозможно... невозможно...



Благословляю в райском том саду


и дерева, и яблоки, и змия,


и ту беду, бог весть в каком году,


и грешницу по имени Мария.



Да здравствует твой слабый, чистый след


и дальновидный подвиг той ошибки!


Вернется через полтораста лет


к моим губам прилив твоей улыбки.



Но боговым суровым облакам


не жалуйся! Вот вырастет твой мальчик-


наплачешься. Он вступит в балаган.


Он обезьяну купит. Он - шарманщик.



Прощай же! Он прощается с тобой,


и я прощусь. Прости нас, итальянка!


Мне нравится шарманщик молодой,


и обезьянка не чужда таланта.



Песенка шарманщика:


В саду личинка


выжить старается.


Санта Лючия,


мне это нравится!



Горсточка мусора -


тяжесть кармана.


Здравствуйте, музыка


и обезьяна!



Милая Генуя


нянчила мальчика,


думала - гения,


вышло - шарманщика!



Если нас улица


петь обязала,


пой, моя умница,


пой, обезьяна!



Сколько народу!


Мы с тобой - невидаль.


Стража, как воду,


ловит нас неводом.



Добрые люди,


в гуще базарной,


ах, как вам любы


мы с обезьяной!



Хочется мускулам


в дали летящие


ринуться с музыкой,


спрятанной в ящике.



Ах, есть причина,


всему причина,


Са-а-нта-а Лю-у-чия,


Санта-а Люч-ия!

3


Уж я не знаю, что его влекло:


корысть, иль блажь, иль зов любви неблизкой,


но некогда в российское село -


ура, ура! - шут прибыл италийский.



А кстати, хороша бы я была,


когда бы он не прибыл, не прокрался.


И солнцем ты, Италия, светла,


и морем ты, Италия, прекрасна.



Но, будь добра, шарманщику не снись,


так властен в нем зов твоего соблазна,


так влажен образ твой между ресниц,


что он - о, ужас! - в дальний путь собрался.



Не отпускай его, земля моя!


Будь он неладен, странник одержимый!


В конце концов он доведет меня,


что я рожусь вне родины родимой.



Еще мне только не хватало: ждать


себя так долго в нетях нелюдимых,


Перейти на страницу:

Похожие книги

Тень деревьев
Тень деревьев

Илья Григорьевич Эренбург (1891–1967) — выдающийся русский советский писатель, публицист и общественный деятель.Наряду с разносторонней писательской деятельностью И. Эренбург посвятил много сил и внимания стихотворному переводу.Эта книга — первое собрание лучших стихотворных переводов Эренбурга. И. Эренбург подолгу жил во Франции и в Испании, прекрасно знал язык, поэзию, культуру этих стран, был близок со многими выдающимися поэтами Франции, Испании, Латинской Америки.Более полувека назад была издана антология «Поэты Франции», где рядом с Верленом и Малларме были представлены юные и тогда безвестные парижские поэты, например Аполлинер. Переводы из этой книги впервые перепечатываются почти полностью. Полностью перепечатаны также стихотворения Франсиса Жамма, переведенные и изданные И. Эренбургом примерно в то же время. Наряду с хорошо известными французскими народными песнями в книгу включены никогда не переиздававшиеся образцы средневековой поэзии, рыцарской и любовной: легенда о рыцарях и о рубахе, прославленные сетования старинного испанского поэта Манрике и многое другое.В книгу включены также переводы из Франсуа Вийона, в наиболее полном их своде, переводы из лириков французского Возрождения, лирическая книга Пабло Неруды «Испания в сердце», стихи Гильена. В приложении к книге даны некоторые статьи и очерки И. Эренбурга, связанные с его переводческой деятельностью, а в примечаниях — варианты отдельных его переводов.

Андре Сальмон , Жан Мореас , Реми де Гурмон , Хуан Руис , Шарль Вильдрак

Поэзия