Ущелье дьявола

– Однако, – сказал Самуил, – как же ты думаешь выпутаться из этого положения?

– Не знаю, ничего не знаю. Как сумею, так и выпутаюсь. Я готов на все. Ах! Чтобы добыть матери кусок хлеба, я готов расстаться с жизнью, если это понадобится, и умру с радостью.

– Ты говоришь это серьезно? – спросил задумчиво Самуил.

– Очень серьезно.

– Я запомню твои слова. Но прежде чем дойти до такой крайности, почему ты не обратился к Наполеону, раз брат твоей матери был убит, когда служил в его армии? Он обладает похвальным качеством всех великих людей, то есть умеет награждать тех, кто у него служит. Он, может быть, назначил бы твоей матери пенсию или дал бы какое-нибудь место, чтобы у нее было на что жить.

Трихтер гордо поднял голову.

– Я немец, разве я могу обращаться с какой бы то ни было просьбой к тирану Германии?

– Ты немец, это прекрасно, но мне помнится, что ты говорил, будто твоя мать – француженка.

– Она действительно француженка.

– В таком случае муки твоей совести несколько преувеличены. После поговорим еще об этом. А пока самое главное – заплатить твои долги.

– Ах, я давно отказался от этой несбыточной мечты!

– Никогда ни от чего не следует отказываться. Как раз по этому поводу я и пришел поговорить с тобой. Кто из твоих кредиторов самый свирепый?

– Ты и представить себе не можешь – кто! Это не трактирщик, – ответил Трихтер. – Трактирщики – те уважают меня, берегут, стараются привлечь к себе, как редкого клиента, как труднодостижимый идеал, как потребителя вина, достойного всеобщего поклонения. От моих поединков они имеют колоссальный барыш, кроме того, вполне естественно, что у меня появляется масса подражателей. Я создал целую школу пьянства. Не говоря уже о том, какой фурор производит в винном погребе одно только мое присутствие. Я служу им приманкой, украшением, роскошью, и один антрепренер по устройству танцевальных вечеров предлагал мне платить по тридцать гульденов в неделю с условием, что я позволю ему печатать в афишах объявление: «Сегодня Трихтер пьет». Гордость не позволила мне принять это предложение, но, надо сказать, я был польщен. Нет-нет, меня преследуют совсем не трактирщики. Самый беспощадный кредитор – это Мюльдорф.

– Портной?

– Он самый. Под тем предлогом, что он одевает меня уже семь лет, а я не заплатил ему еще и за первую пару, этот подлец изводит меня. Первые шесть лет я поступал следующим образом: он, бывало, принесет мне счет, а я вместо уплаты заказываю ему тотчас новый костюм. В последний же год он совершенно отказывается одевать меня. Мало того, он нахально меня преследует! Третьего дня я шел мимо его лавки, а он, мерзавец, выскочил на улицу и начал выговаривать при всех, что платье, надетое на мне, не мое, а его, потому что я за него не заплатил, и даже занес было руку, будто намереваясь схватить меня за шиворот.

– Неужели он позволил себе так забыться? Разве он не знает о привилегиях университетских студентов?

– Будь спокоен, – сказал Трихтер, – я так внушительно посмотрел на него, что он живо поджал хвост. Я ему прощаю. И понимаю ярость этого лавочника, который приходит в отчаяние от долгого ожидания уплаты круглой суммы и от невозможности даже подать в суд благодаря существующим университетским законам, запрещающим филистерам открывать нам кредит. К тому же он не осуществил своего намерения.

– Однако он занес руку! – вскрикнул Самуил. – И непременно должен быть наказан!

– Да следовало бы, разумеется, но…

– Что но?.. Я выношу ему следующий приговор: выдать тебе расписку в погашении твоего долга, продолжать шить тебе одежду и, кроме того, уплатить тебе крупную сумму. Идет?

– Еще бы! Превосходная идея! А ты что, всерьез это говоришь?

– А вот увидишь! Дай-ка мне все для письма.

Трихтер сконфузился и почесал затылок.

– Ну, давай же скорее! – настаивал Самуил.

– Видишь ли, в чем дело, – проговорил Трихтер, – у меня нет ни чернил, ни пера, ни бумаги.

– Так позови прислугу. Все это наверняка найдется в гостинице.

– Не знаю, ведь это студенческая гостиница. Я, впрочем, никогда ничего этого не спрашивал.

На звонок Трихтера явился мальчик-слуга и сбегал за всем необходимым.

– Подожди немного, – остановил мальчика Самуил. Он написал:

«Любезный господин Мюльдорф! Некий ваш друг предупреждает о том, что ваш должник, Трихтер, только что получил от матери пятьсот гульденов».

– Ты пишешь Мюльдорфу? – спросил Трихтер.

– Да, именно ему.

– А что ты пишешь?

– Предисловие или, так сказать, вступление к комедии или драме.

– Вот как, – пробормотал Трихтер, не понимая еще, в чем дело.

Самуил заклеил письмо, написал адрес и отдал письмо мальчику.

– Отдай письмо первому встречному мальчугану, а также эту монету за услугу; он передаст письмо, не сообщив, кто отправитель.

Слуга убежал.

– А ты, Трихтер, отправляйся сию же минуту к Мюльдорфу, – продолжал Самуил.

– Зачем?

– Заказать себе полное обмундирование.

– Так ведь он потребует с меня денег.

– Да, потребует. А ты пошлешь его к черту.

– Гм! Он, чего доброго, не на шутку рассердится, если я приду и стану дразнить его.

– А ты обругаешь его, выведешь из себя.

– Но…