Ущелье дьявола

Самуил оказался прав в своих ожиданиях. На следующий день университетские депутаты снова пришли в лагерь в сопровождении портного, сапожника и колбасника, которые вздули почтеннейшего Трихтера. Все условия студентов были приняты, в том числе и денежная контрибуция. Три купца принесли извинения от себя и от имени всех горожан. Трихтер был великолепен. Он важно принял счет, подписанный его портным, выслушал речь трех своих супостатов, а потом очень любезно сказал им:

– Все вы шельмы, но я вас прощаю.

Студенты не без сожаления покидали этот чудный лес, где провели столько счастливых дней. Они тронулись в путь после завтрака и к ночи добрались до Гейдельберга. Город был весь освещен. Лавочники стояли у дверей, кидали вверх шапки и испускали самые громкие крики радости, хотя в то же время в глубине души проклинали этих скверных мальчишек, которым всегда приходится уступать. Всю ночь Гейдельберг являл собой картину униженного и в то же время торжествующего города, который после продолжительной осады и голодовки был наконец взят приступом и в который победитель внес в одно и то же время и смущение, и съестные припасы.

LV Работа судьбы

Прошло два месяца. Осень уже простерла золотое покрывало над лесами и полями, и толстый ковер мертвых листьев заглушал стук колес экипажа, в котором барон Гермелинфельд в серый октябрьский день мчался по дороге из Франкфурта в Эбербах. Если бы не щелканье бича и не звон бубенчиков, то экипаж двигался бы безмолвно, словно летящая ласточка.

Мрачный и озабоченный барон, сидевший, склонив голову на руку, в глубине своей кареты, рассеянно смотрел на деревья и кустарники по обочинам дороги. Вдруг он увидел на вершине холма фигуру человека, который, заметив карету, помчался вниз как стрела и почти упал под ноги лошадям, с криком:

– Остановитесь! Остановитесь!

Несмотря на разительную перемену в чертах лица, барон сейчас же узнал Гретхен. Он велел кучеру остановиться.

– В чем дело, Гретхен? – спросил он с беспокойством. – Видно, что-нибудь случилось в замке?

– Нет, – произнесла Гретхен каким-то странным тоном. – Пока еще Господь бодрствует над нами. Вы вовремя приехали. Я увидела вас сверху и прибежала сюда, чтобы обо всем вам рассказать…

– Только не сейчас, дитя мое, – ласково ответил ей барон Гермелинфельд. – Очень важное и очень печальное событие привело меня в Эбербах и не позволяет мне терять ни минуты. Ты только скажи мне, Гретхен, застану ли я сына у себя дома?

– У себя дома! Что вы называете его домом? – воскликнула Гретхен. – Вы воображаете, что он хозяин у себя в замке? О, это неправда. Он вовсе не хозяин, и жена его не хозяйка. Но, вероятно, она сама позвала вас сюда?.. Скажите, это она вызвала вас?

– Что с тобой, девочка? У тебя бред, лихорадка? – удивился барон. – Я не понимаю, о чем ты. Нет, Христина не звала меня. Я, правда, сам везу детям печальную новость.

– Послушайте, – сказала Гретхен. – В карете вы доберетесь до замка не раньше чем через четверть часа. Пойдемте со мной: я проведу вас к замку за десять минут. По дороге я открою вам все тайны, несмотря на то что моя совесть запрещает мне открывать их. Но из благодарной памяти к пастору, который спас мою мать, я должна спасти его дочь. Я не могу допустить, чтобы барон Эбербах расшиб себе голову о стены этого проклятого замка, не могу допустить, чтобы госпожа Христина сошла с ума, как бедная Гретхен. Я не могу допустить, чтобы дитя, вспоенное моей козой, осталось сиротой. Пойдемте со мной, я все вам расскажу.

– Пойдем, пойдем, Гретхен, – согласился барон, охваченный невольным ужасом.

Он вышел из кареты, велел кучеру ехать к замку и направился за Гретхен по тропинке.

– Я отношусь к вам как к отцу, – сказала Гретхен прерывающимся голосом, – и знаю, что вы мне поможете. Вы знаете, господин барон, как угрожал нам – мне и госпоже Христине – этот ненавистник, этот отверженный, этот Самуил Гельб…

– Да, Гретхен, я знаю. Но, боже мой, в чем же дело? Неужели опять Самуил?..

– Господин барон, – продолжала Гретхен, закрыв лицо руками, – вы знаете, что Самуил Гельб поклялся, что мы обе будем принадлежать ему. И вот… в отношении меня он уже сдержал клятву…

– Как! Гретхен! Ты влюбилась в него?

– О, нет, я его ненавижу! – закричала Гретхен. – Но был роковой день, когда он сумел меня принудить… я не знаю, как сказать… если не любить, то… одним словом, я стала принадлежать ему…

– Но это невозможно!.. В своем ли ты уме?..

– О, если бы я лишилась рассудка! К сожалению, я все еще владею им, как владею и совестью, и памятью. Только одного я не понимаю. Вы человек ученый, господин барон. Просветите же мой темный разум. Господин барон, неужели Бог кротости и милосердия оставил в этом мире под рукой у злых людей такие страшные средства вредить добрым людям, против которых те ничего не могут поделать? Неужели есть адские силы, которые могут привести к преступлению честную и невинную душу? Неужели есть такие колдовские зелья, с помощью которых можно завладеть теми, кто нас презирает?

– В чем дело, дитя мое? Скажи яснее.