Услышь нас, Боже

Родерик потянулся к бутылке, подлил им обоим еще вина и мельком увидел свое отражение в мутном треснутом зеркале, где отражалась еще и дождевая бочка, и мокрая садовая решетка, и голубь, и девушка, моющая посуду; за словом «Чинзано», сбоку от засунутой под раму открытки с загадочной надписью «26–27 luglio Pellegrinaggio a Taranto (in autopullman)»[133] он увидел себя: коренастый мужчина в очках, веселый, улыбчивый, крепко сбитый, серьезный, задумчивый, волевой, но стеснительный, одновременно застенчивый и бесстрашный, а главное – терпеливый, нетерпимый лишь к нетерпению и нетерпимости, либерально настроенный, прогрессивный шотландско-канадский школьный учитель; он категорически не желал поверить, что мрачные мысли, только что промелькнувшие в голове, принадлежали ему, да и выражение лица явно им противоречило.

– …Извержение началось двадцать четвертого августа, вскоре после полудня, с выделения огромного количества горячего пара, который вертикальным столбом поднялся высоко в воздух и растекся плотным облаком…

Он наблюдал за женой и искренне ею восхищался, тронутый ее энтузиазмом; от пронзительной нежности к ней у него защемило сердце. На мгновение ему показалось, что это немножко сродни нежности к себе самому. И действительно, поглядывая вполглаза на свое отражение, наблюдающее за женой, он прямо-таки видел, как за стеклами очков сверкает лучистая щедрость его души.

– Родди, там, кажется, проясняется. А впрочем, ладно. Если дождь не прекратится, пойдем под дождем!

Теперь, когда близилось время прощания, ресторан «Везувий» уже начал приобретать некий ностальгический флер. После очередного бокала вина Родерик принялся с удовольствием размышлять, что глубинная сущность жены как бы откликается на зыбкую смену волнующих сцен: Тэнзи, красивая, чуточку сумасбродная, полная энтузиазма и искреннего восторга, была прирожденной путешественницей, и он часто думал, что ее настоящая среда обитания – вот этот подвижный, постоянно меняющийся фон. Он запустил руку в карман достать спички, и на пол выпала газетная вырезка.

– Это что полетело? – спросила Тэнзи. – Последние известия от папы?

Тесть Родерика, лодочный мастер, живущий в Британской Колумбии неподалеку от Ванкувера, почти никогда не писал дочери, а Родерику слал вместо писем газетные вырезки. Иногда выделял нужные куски, иногда – нет; очень редко от него приходила половина газетной страницы с краткими комментариями красным плотницким карандашом. Вырезка, полученная Родериком сегодня утром в неаполитанском отделении «Американ экспресс», была довольно объемной, на полстраницы, в основном отданной под рекламу брокерских объединений и различных нефтяных и буровых компаний и увенчанной заголовком гигантскими буквами: «НЕФТЬ! НЕФТЬ! НЕФТЬ!» Мелкие подзаголовки гласили: «БРИТАНСКАЯ КОЛУМБИЯ ПЕРЕЖИВАЕТ ОГРОМНЫЙ ПРОМЫШЛЕННЫЙ БУМ. НЕФТЬ, ГАЗ, АЛЮМИНИЙ. НЕБЫВАЛЫЙ ИНДУСТРИАЛЬНЫЙ ПОДЪЕМ. ПРОГРАММА РАЗВИТИЯ НА МИЛЛИАРД ДОЛЛАРОВ».

Сначала Родерик подумал, что это ироничная отсылка к их собственной небольшой биржевой спекуляции, которая так поразительно окупилась. Но потом увидел сообщение, выделенное стариком, – коротенькую заметку на «врезке», не имеющей ничего общего с Британской Колумбией:

НАПУГАНЫ ДО СМЕРТИ

Можжевеловый лес в Аризоне площадью в 1000 акров внезапно зачах и погиб. Лесничие не находят разумного объяснения, однако индейцы твердят в один голос, что деревья умерли от страха, хотя и расходятся во мнениях, что именно их напугало.