Утраченный путь

Он был написан для того, чтобы занять свое нынешнее место, и основной его задачей было восславить Скильда и его род и таким образом придать глубину фону, на котором разворачивается борьба Гренделя и Беовульфа. Таким обра-

зом, выбор чудесной легенды,

УТРАЧЕННЫЙ ПУТЬ 95

а не просто династического предания, вполне оправдан. То, что наш автор опирался в первую очередь на смешанную форму: Беов [ ] < Скильд [ ]

< Скеаф [ ] [встречающуюся в генеалогиях, см. стр. 92], доказывается тем, что он сохранил патронимическое Скевинг [ ]. Этот титул, безусловно, не имеет особого смысла в данной версии и наверняка не появился бы, если бы поэт на самом деле взял за основу историю, в которой именно Скильд прибыл в ладье; в то время как отдельные моменты в его повествовании (маленький сирый мальчик) отчетливо принадлежат к легендам о Снопе-Ячмене.

Почему же тогда он сделал ребенком в ладье именно Скильда? – вероятно, это его собственная идея: нигде больше она не встречается. Вот несколько возможных причин: (а) Всю притягательность и весь блеск поэт вкладывал в Скильда и в имя Скильдингов. ( ) Отплытие за море – морское погребение –уже ассоциировалось в древних поэмах и преданиях с северными вождями и, возможно, уже с именем Скильда. Если один и тот же герой прибывает в ладье и отплывает в ладье, это добавляет повествованию и мощи, и многозначности.

Контраст с одиноким прибытием также подчеркивает (эксплицитно), каких высот Скильд сумел достичь впоследствии. (с) Относительно происхождения данов могли все еще существовать более древние и даже более таинственные предания: легенда об Инге, который прибыл по волнам и отбыл тем же путем [см. . 305]. Скильд нашего поэта как бы заменил собою Инга.

По происхождению Сноп и Ячмень были, в конечном счете, всего лишь примитивными легендами, особым великолепием не отличающимися. Однако здесь их легенда перекликается с героическими северными преданиями, восхо-

дящими к далекому прошлому, к тому, что филологи называют общегерман-

ской эпохой, и в то же время соприкасается с воинской доблестью Дома Щита.

Таким образом поэту удается облечь владык золотого Оленьего чертога славой и тайной, более архаической и простой, но едва ли менее величественной, не-

жели та, что осияла короля Камелота, Артура сына Утера. Наш поэт поступает так все время: не он ли возвысил среди великих героев юношу-медведя из ста-

рой сказки, который в его поэме становится Беовульфом, последним королем гаутов?».

Я привожу последнюю цитату из лекций отца на эту тему, где, обсуждая заверша-

ющие строки введения, он писал о:

«…Предположении – ведь это не более чем предположение; поэт ничего не говорит напрямую, и, возможно, эта идея не полностью сформировалась в его мыслях, – что Скильд вернулся в ту таинственную землю, откуда он прибыл.

Он явился из Неведомого за Великим морем и возвратился туда же: вторже-

ние волшебства в историю, которое, тем не менее, оставило после себя вполне реальные исторические последствия: новую Данию и наследников Скильда в Скеделанде. Видимо, именно так поэт это воспринимал.

В последних строках – “Люди не знают доподлинно, в каких гаванях с этой ладьи сняли ее груз” – мы улавливаем эхо “настроения” языческих времен, когда практиковались ладейные погребения. Настроение, в котором вряд ли возмож-

но отделить символизм (то, что мы назвали бы ритуалом) отплытия через море, 69УТРАЧЕННЫЙ ПУТЬ

дальний берег которого неизвестен, от существующих верований в волшеб-

ную страну или иной мир, расположенный “за морем”, – при этом ни тот, ни другой из этих элементов или мотивов нельзя описать словами “осознанный символизм” или “подлинная вера”. Это было [[[33], исполненное сомнения и тьмы».

Остается отметить один элемент в легенде моего отца о Шифе, который никак не связан с английскими преданиями. Элемент этот содержится только в про-

заической версии (стр. 86), где в повествовании о великом мире, царившем на северных островах во времена «Шифингов» (столь нерушимом мире, что золотое кольцо, оброненное на дороге, оставалось лежать нетронутым), он писал о «ве-

ликой мельнице Шифа», которую «все еще стерегли» «в святилище на северном острове». В этом отец опирается (преобразуя их) на скандинавские предания о Фрейре, боге плодородия, и о датском конунге Фроди.

Я привожу здесь историю, изложенную исландцем Снорри Стурлусоном (ок. 1179–1241 годов) в его труде, известном как «Прозаическая Эдда», которая поясняет значение «кеннинга» золота ц ур (‘мука Фроди’). Согласно Снорри, Фроди был внуком Скьёльда (соответствует древнеанглийскому Скильд).

«Фроди наследовал своему отцу в те времена, когда Август кесарь водворил на всей земле мир. Тогда родился Христос. И так как Фроди был самым могущественным конунгом в северных странах, считают, что это он водворил мир во всех землях, где говорят по-датски, и люди называют это миром Фроди. Тогда никто не чинил зла другому, даже повстречав убийцу отца или брата, на свободе или связанным.