Утренняя звезда

Старик Джансох налил воды для похлебки в маленький казанок и повесил его на цепь над костром. Когда все было готово, Сослан и Чора с жадностью поели, согрелись и понемногу пришли в себя. И только тогда Джансох расспросил Сослана, кто он, чей сын и зачем приехал.

— Э-эх, сынок, врагу не пожелаю батрацкой доли, — вздохнув, сказал Джансох, поднялся и куда-то ушел. А Чора и Сослан, сняв промокшие чабыры, легли в коше на голую солому.

Рано утром, лишь только занялся рассвет, кто-то разбудил Сослана, толкнув его кулаком в бок. Сослан вскочил, протирая глаза, и стал искать свои чабыры. Все тело его ломило, а голова прямо раскалывалась от боли — спал он плохо, в коше было очень холодно.

— А ну-ка, живо одевайся да придержи телят! Ты ведь сюда не потягиваться, кажется, приехал! — недовольным тоном говорил лупоглазый, безбородый верзила.

«Наверное, все пастухи тут его побаиваются!» — подумал Сослан. Он нашел свои чабыры возле очага, но вчера забыл вытащить из них солому, поэтому они так и остались мокрыми.

Дул холодный осенний ветер, и Сослану показалось, что ноги его скованы льдом. Он подошел к погасшему очагу и прямо в чабырах сунул ноги в золу.

— Эй ты! Сколько раз говорить?! Оглох, что ли?! Поворачивайся живее! — сердито прикрикнул на Сослана опять тот же верзила, а сам уселся поудобнее, намереваясь, видимо, снова разжечь огонь и погреться.

Сослал только было заикнулся, что замерз совсем, как верзила громко захохотал, издеваясь над ним.

— Ха-ха-ха!.. Подумайте только, он умирает от холода! Иди тогда и грейся у материной юбки! А ну, живо!.. Двигайся!..

Сослан выбежал на улицу.

Большое стойбище было полно скота. Пастухи доили коров. Один из них, увидя Сослана, крикнул:

— Мальчик, придержи этого теленка! А вон того пригони сюда. И отгони того, который сосет, ведь он высосет все молоко!

— Эй, мальчик! — закричал другой пастух, — иди скорее сюда, стукни вот этого, он не дает мне доить.

Сослан так и бегал от одного пастуха к другому. А кругом было грязно и скользко. «Только бы не упасть, — думал он, — такую грязь и не отчистишь!»

Наконец коров подоили. Пастухи пошли пасти коров, а Сослана послали с телятами.

Перед уходом старый Джансох позвал Сослана в кош, дал ему кусок хлеба и сказал:

— Джаным, съешь это и выпей калмыцкого чая. — Он сунул ему за пазуху еще один кусочек хлеба с сыром.

Услышав доносящийся со двора голос верзилы, который кричал и ругал пастухов, Джансох тихо проговорил:

— Вот этот, кто кричит — племянник Добая. Он здесь как людоед. Командует всеми котами своего дядюшки. Зовут его Маулут. Ну, иди теперь, сынок, да сохранит тебя аллах! Будь осторожен, телят пасти очень трудно, а в лесу и небезопасно.

Не переставая моросил холодный осенний дождик. Телята не подчинялись Сослану. Одни пытались убежать в стойбище, другие упрямо стояли на месте, как столбы. Измучился с ними Сослан. Когда телята наконец проголодались и, собравшись вместе, стали щипать холодную траву, он присел отдохнуть на сваленное дерево. Он внимательно рассматривал телят и удивлялся: до чего же они были худые, все ребра их сосчитать можно! Мог ли знать Сослан, что Маулут жалел лишнюю каплю молока дать телятам и приказывал пастухам выдаивать коров без остатка. Самый маленький теленок все ходил возле Сослана, потом остановился и вытаращил на него свои два черных глаза, будто только сейчас заметил его. Теленок был до того худ, что пошатывался. От жалости к беспомощному теленку Сослан едва сдерживал слезы.

— Бедняга, отняли тебя от матери, не дают молока, — сказал он, поглаживая его холодный нос. Теленок чуть отстранился, а потом опять подошел к Сослану и уставился, не мигая. Сослан вытащил из-за пазухи кусочек хлеба и протянул теленку, но тот сморщил нос и есть не стал.

Холодный ветер с дождем пронизывал Сослана до костей. Ноги его совсем онемели. Решив, что в такую погоду телята никуда не уйдут, он снял свои чабыры, прикрыл ноги подолом черкески и стал растирать их, пытаясь хоть немножко согреться. Но очень скоро телята разбрелись, а некоторые исчезли в лесу.

Сняв чабыры, Сослан не догадался положить их под дерево или хотя бы перевернуть, а они теперь были полны воды.

«Надену их, еще холоднее будет», — подумал Сослан и бросился босяком искать телят.

Ногам было больно, кругом колючие палки, шишки, но Сослану все же удалось остановить телят и вернуть их на прежнее место.

Когда он подходил к поваленному дереву, где оставил чабыры, что-то острое воткнулось в ногу. Он поднял ее и увидел, что вся ступня залита кровью. И не столько от боли, сколько от своей беспомощности и жалости к себе, готов был заплакать. Он вспомнил мать… Сжал зубы, но не заплакал. Сел на мокрую землю, вытер подолом черкески кровь и приложил к месту пореза листок. Рубашку рвать для повязки ему было жалко, он спустил штанину, закутал ею ногу и надел мокрые чабыры…

Так прошел первый день его работы у Добая.

…Все холоднее становится, все ближе зима. Ей хочется поскорее прогнать осень и самой занять ее место.

Телят теперь редко выпускают на пастбище, кормят в стойлах.