Утренняя звезда

Очень скоро, вся в снегу, возвращается Сыйлыхан. Не снимая шубы и ни на кого не глядя, протягивает озябшие руки к очагу.

— К тому, кто нас проклял, пусть придет такое же горе, как наше. Сколько ни гадала Науга, ничего хорошего нет… Раньше она как-то успокаивала меня, а теперь, как ни пойду к ней… Пусть враг мой слушает её слова, — задыхаясь от слез, говорит Сыйлыхан.

«Что делать? Где найти средство, чтобы успокоить ее», — думают отец и дочь. Но они и сами уже потеряли всякую надежду на возвращение Сослана.

Когда из коша пришло известие, что Сослан пропал, отец, братья, соседи бросились искать его в лесу, в близких и далеких селениях. В душе Сыйлыхан еще жила тогда надежда, что найдется ее любимый сын. «Что он видел в жизни, что перетерпел, жив ли?» — неотступно думала она. Тогда эта надежда да еще жалость к тем, которые остались с ней, удерживали ее от отчаяния, от того, чтобы броситься в волны реки. «Там всегда, — думала она, — есть место для таких несчастных, как я…»

Домашние заботы больше не волновали Сыйлыхан. Руки ее, привыкшие к труду, механически выполняли повседневную работу. Мысли Сыйлыхан были заняты только Сосланом. Все ей каждую минуту напоминало о нем. Вот двор, здесь он играл, что-то строил. А в доме… Ей казалось, что он сидит и сейчас за дощатым столом и читает книгу. «Как выросли его черные волосы, — думала Сыйлыхан, — постричь бы их, где у меня ножницы?! Длинные ресницы закрыли глаза. Вот сейчас поднимет их от книги и взгляд его приласкает меня… Губы что-то шепчут… Тонкие, как тростинки, руки чуть видны из рукавов черной рубахи. Как ты похудел, сынок!.. Здесь бы я этого не допустила, сама бы не съела — тебе отдала. Ну, теперь не бойся, мой родной, я тебя больше никуда не отпущу от себя!..»

И Сыйлыхан вслух говорила:

— Сыночек, родной, на тебе кусочек гырджина, съешь, — и протягивала перед собой пустую руку…

Марджан вскочила с места и подошла к ней.

— Мама, дорогая, ради аллаха, приди в себя, ты измучилась, — со слезами умоляла она.

— Брось свои причуды, мать, прошу тебя. Подумай только, ну что можно сделать против воли аллаха?!. — Пытался успокоить жену Джамай, хотя самого уже покинули все силы.

— Да… да… — согласилась Сыйлыхан, как будто приходя в себя. — Если б он умер своею смертью и ты бы своими руками похоронил его, то против воли аллаха ничего не поделаешь, верно… Но вот когда земля разверзлась и проглотила живое дитя!..Как тут может успокоиться сердце матери?! На горе искали, под скалой искали, в лесу… А может, его голодные волки съели? Все уже, все!..

Взгляд Сыйлыхан стал суровым и решительным.

— Отец, — чуть слышно произнесла она, — мы должны согласиться: случилось непоправимое, аллах покарал нас. Надо сделать все, что положено по обряду.

Джамай и сам давно думал об этом, но боялся сказать жене, не хотел еще больше расстраивать ее.

— Сделаем все, — сказал он. — Я вот сейчас поднимусь, оденусь потеплее и схожу к эфенди, посоветуюсь с ним. Мальчику, я думаю, не положен схат{21}, надо будет сделать аш{22}.

— Зарежем своих последних двух овец, — так же тихо проговорила Сыйлыхан. — Не знаю только вот, где взять пшеничной муки. У нас нет ни горсточки.

Джамай с трудом поднялся с постели, натянул на себя штаны из овечьей шкуры и теплые наколенники. Надел шубу, папаху, а сверху еще черный башлык. Марджан подала ему палку.

— О, аллах, помоги, чтоб не упал он, — воскликнула Сыйлыхан и пошла провожать мужа за ворота.

Дороги все были занесены снегом, он доходил почти до колен. Больные ноги и руки Джамая разламывала страшная боль. Он едва передвигался.

Возле мечети было много пароду. Здесь в любую погоду, рано утром или поздно вечером, всегда людно.

В новой суконной шубе, высокой каракулевой шапке, Шогай-эфенди произносил проповедь.

Мужчины, что помоложе Джамая, пропустили его в середину и усадили на скамью. Джамай прислушался.

— Мир этот — временный, — говорил Шогай-эфенди. — И мы все в нем — гости. Надо поэтому думать о том, загробном мире. Кому живется здесь тяжело, тому легко и хорошо будет там. Об этом пишется в божественной книге аллаха Коране. Вы все слышали, как рыжие безбожники пошли против царя и искупались в своей же крови… И не царь искупал их в крови, это сделал аллах руками царя за то, что они осмелились тронуть наместника аллаха на земле.

— Правду ты говоришь, слуга аллаха, правду, мир этот — непостоянный, — хитро улыбаясь, громко сказал Джугу.

— Люди забыли о своем долге пород аллахом, — продолжал Шогай-эфенди. — Думаю, что все вы знаете о подлом поступке Чоры. Он угнал скот у Чомая и скрылся. За это аллах жестоко покарает его!

— Но ведь не от легкой жизни Чора это сделал! Всякое терпение у человека может лопнуть: пять лет работал на Добая, и тот ничего не заплатил. Да тут и камень не стерпит! — волнуясь, перебил Шогая-эфенди Калагерий.

— Вот уж правду говорят, что к старости человек глупеет. Скажи, Калагерий, в каком законе, в какой божественной книге сказано, что можно сопротивляться хозяину?