Утренняя звезда

И учащиеся хором повторяют эти слова.

— Кылфыуалла-ах-уу…

— Арбагат-у-ун…

— Проклятье на ваш дом, что это еще за арба?! Кто из вас сказал арба? — Шогай-эфенди, вытаращив глаза, уставился на мальчиков. Но они молчали.

— Кто сказал арба?

Эфенди схватил плеть.

Двадцать четыре детских глаза испуганно смотрели на эфенди, и никто из мальчиков не обмолвился ни словом. Тогда эфенди подозвал к себе стоявшего с краю мальчика. Тот со страхом подошел. Губы его дрожали, руки он спрятал за спину.

— Ладони! — заорал эфенди. — Давай ладони! — Мальчик с трудом протянул руки и зажмурился, боясь смотреть на плеть.

Эфенди встал, одной рукой схватил мальчика за запястье, другой начал с силой хлестать плетью по его рукам. Мальчик плакал, кричал, вырывался, но эфенди был силен, как вскормленный бык, и вырваться из его лап невозможно. Очередь была за мальчиком, стоявшим рядом с избитым, но тот уже плакал и кричал, когда били первого. Глядя на это, Джашарбек потерял сознание, упал и ударился головой о стоявший тут ларь с зерном.

Но Шогай-эфенди так увлекся избиением детей, что ничего не замечал.

Устав от расправы, он стал продолжать урок. И опять мальчики затянули хором.

— Арабагату-у-ун…

— Хмсатуу-ун…

— Ту, ун! Ун-ун! — со злостью выкрикнул кто-то из ребят.

Взбешенный Шогай-эфенди вскочил, собираясь опять хлестать всех подряд. Но вдруг открылась дверь, и вошла жена эфенди. Она что-то шепнула ему на ухо.

Эфенди сразу приказал детям идти по домам, а сам быстро прошел в свои покои, натянул черкеску и отправился к Добаю.

2

Войдя в дом Добая, Шогай-эфенди увидел его жену Гошамсу с заплаканным лицом и растерялся. Он понял, что пришел не вовремя. Но Гошамса сейчас же вышла, а Добай пригласил его к себе в комнату и усадил в кресло. Черные усы Добая подергивались, длинное лицо и жилистая шея были багрово-красными. Добай был чем-то очень раздражен.

Шогай-эфенди подвинул кресло поближе к Добаю и стал шептать ему:

— Не пойму, Добай, мир, что ли, переворачивается?! Говорят, что земельная комиссия из России объехала весь Кавказ и до нас теперь добралась. Мне только что сообщили эту новость. Вот я и прибежал к тебе… У меня словно огонь за пазухой!.. — Эфенди смотрел на Добая испуганными глазами.

— Да, как там ни говори, — ответил Добай, — а с тех пор как восстали эти мужики в Питере, нет в мире покоя. И все дела наши идут прахом. И все эти Чоры тоже ими подстрекаются… И твои дела, эфенди, тоже неважны, — всматриваясь в него прищуренными глазами и как-то загадочно ухмыляясь, произнес Добай.

— Я чту твое дворянское достоинство. Добай, ты должен что-то предпринять, чтобы спасти меня. Я больше всего боюсь голытьбы, таких, как Калагерий. Земли у него — с мою ладонь, а сам знаешь, какой у него язык. Он как начнет указывать комиссии на мои земли, — что тогда делать? — со страхом в глазах проговорил эфенди.

— Да-а, ты прав, если такие, как он, начнут чесать языки, то трудно спасти твои земли, — многозначительно покачивая головой, подтвердил Добай.

— Знаешь, Добай, у меня есть замечательная корова. За одну дойку она дает целое ведро молока. Я сказал своей жене, что больше всех здесь уважаю тебя, и велел загнать корову в твой двор… А жена — мне: «У Добая и так много всякого богатства, что ему твоя корова!» Ну, думаю, нет!.. Добай всегда примет то, что дается от души… И ты знаешь, я еще в прошлом году хотел это сделать, да все как-то времени не было, — сказал эфенди, вздыхая.

— Верю тебе, как аллаху, эфенди!.. Но ты ведь известен на весь Карачай своей жадностью, будь ты проклят! — стукнув ладонью о ручку кресла, захохотал Добай.

Смех этот огнем полоснул по сердцу эфенди. Он с ненавистью подумал: «Заткнуть бы эту поганую глотку!.. Жаль, что Чора не выпустил ему кишки…» А вслух сказал:

— У хорошего человека и шутки хороши. Можно только удивляться, как ты, справляясь с такой большой работой, еще находишь в себе силы на смех и шутки. Да пошлет тебе аллах веселья в жизни!

Потом он будто спохватился и быстро затараторил:

— Знаешь, Добай, у нашего соседа, Калагерия, девка растет, красавица, ей лет двенадцать — тринадцать. Приходи сегодня вечерком, я ее к нам… — Дальше он начал шептать что-то на ухо Добаю, касаясь бородой его щеки.

Добай весь засиял. Но сдался не сразу.

— Приводи вечером ко мне корову и одного жирного барана, — мои-то далеко, сейчас резать нечего… Я приду к тебе попозже, приготовь девку… — проговорил Добай, хлопая по плечу эфенди, и встал, давая попять, что разговор окончен.

Шогай-эфенди направился домой. А Добай еще долго стоял у окна, заложив руки в карманы брюк, и смотрел ему вслед.

Добай-то знал, что комиссия, прибывшая из России для разбора земельных жалоб, обследовала земли Карачая и убедилась, что у бедняков действительно земли нет, но изменять что-либо в существующем порядке она не была уполномочена.

Добай, проводив взглядом эфенди, подошел к зеркалу, посмотрел на себя и тут же отпрянул — таким страшным он показался себе. Но потом, вздохнув, он решил, что старшине в ауле и подобает быть страшнее всех, тем более, что вслух это никто не посмеет сказать ему.