Утренняя звезда

— Пусть Советская власть скорее закончит раздел земли! — крикнул какой-то старик. — Если нужно сражаться за землю, я, старик, готов хоть сегодня пойти в бой!

— И мы, женщины, в случае чего, тоже научимся держать оружие! — кричала Джакджак, подняв руки.

— А где же кадий Карачая? — спросил кто-то из толпы.

— Где?! Сидит, наверное, дома, — ответила Джакджак.

— Почему же его не арестовали, ведь и он заодно с Добаем?

— Ах, аллах мой! Как же ты не понимаешь, разве можно бросить в тюрьму посланника аллаха? — с досадой ответила Джакджак.

2

Когда Асланука подъезжал к родному аулу, он вспомнил проведенную здесь молодость, загубленную Добаем любимую девушку, вспомнил тяжелые годы каторги. И горькая боль сдавила сердце. Душа его не могла забыть нанесенных обид и звала к отмщению. Вот и сегодня после собрания что-то толкнуло Аслануку пойти к конюшне, где сидел Добай. Но Нанаш, видимо догадываясь о его состоянии, пошел следом за ним и, догнав Аслануку, обнял его.

— Не надо, друг!.. Пойми, расправиться сейчас с Добаем — это легче всего, но Советская власть запрещает самосуд. Это Добай делал, что хотел. Но сейчас — другое время. Пусть его судит народ. А если ты, красногвардеец революционной армии, расстреляешь Добая без народного суда, как посмотрит на это Владимир Ильич Ленин?! — успокаивал Аслануку Нанаш. — Разве только тебе принес несчастье этот подлец Добай? Оглянись, вон идет безумная Сапият. Вот она жизнь, которую устроил нам Добай. Народ расквитается с Добаем и за тебя, и за Сапият, и за сотни других загубленных жизней.

Нанаш осторожно повернул Аслануку и повел к правлению, где теперь помещался Совет.

…Поздно разошлись с заседания члены вновь избранного Совета.

Арестованных контрреволюционеров решили запереть и конюшне Добая, а для охраны приставить бывшего конюха Добая — Хызыра. Рано утром арестованных должны были отправить в Баталпашинск. Парни из отряда самообороны тоже несли на улицах караул.

— Хызыр! — послышался хриплый голос Добая из конюшни.

— Что еще такое? — сердито спросил Хызыр.

— Дай воды напиться, а потом закрывай меня хоть на десять замков!

— Обойдешься и без воды! Прекрати разговоры!

— Ты можешь, конечно, делать со мной, что хочешь, но я тебя по-хорошему предупреждаю, что вашим Советам очень скоро придет конец. А если ты хочешь носить свою голову на плечах, отпусти меня! Я тебя не выдам, никому не скажу об этом!

— Скорее глаза мои лопнут, чем я отпущу тебя отсюда! — возмутился Хызыр. — Хватит, походил ты на свободе, зверь лютый!

— Дай воды напиться, хоть глоток, именем самого аллаха тебя прошу! А не дашь, прокляну, и весь род твой, все сгинете!

— Проклинай! И воды не дам, и отпустить не отпущу.

Из конюшни послышались крик и стоны. Хызыр приложил ухо к двери и прислушался. Он почувствовал, что кто-то подошел к двери с той стороны.

— Хызыр, я умираю, дай же напиться! — хрипел Добай.

— Умирай… Воды не дам, понял?! — И Хызыр отошел к ограде, давая понять, что разговаривать больше не будет.

Мог ли знать Хызыр, что с другой стороны конюшни давно затаился верный пес Добая Дугу, поджидая удобную минуту. Как только Хызыр отошел к ограде, Дугу зашептал в щель:

— Добай!.. А Добай!.. Я Дугу. Ты мне доверяешь?.. Не связывайся с Хызыром, ничего не выйдет! Давай — через крышу… Вспомни, там есть перегнившие доски, ты еще хотел их заменить…

Когда через некоторое время Хызыр снова подошел к конюшне, Добай уже лежал на крыше. Он спрыгнул прямо на Хызыра, и руки крепко вцепились в его шею.

3

Кончалось лето. Деревья кое-где уже начали одеваться в разноцветные ткани — желтые, оранжевые, красноватые, и на темно-зеленой листве такой наряд кажется особенно красивым.

Скирды сена и только что скошенные травы издают пряный запах полевых цветов и разогретой солнцем полыни. Кое-где еще стоят не тронутые пожелтевшие колосья. Где-то вдалеке еще точат косы, и пожелтевшие колосья на полях прислушиваются к этому чуть уловимому звуку. Колосья тоже ждут своего часа.

А над всей долиной раскинулось синее безоблачное небо…

Сыйлыхан принесла в поле еду для Джамая. Айран{39} в деревянном ведерке поставила на траву, а кукурузную лепешку, завернутую в полотенце, положила на крышку ведра. Сама стала рвать траву, которую не смогла взять коса. Потом села и стала ждать, когда муж соберется передохнуть.

«Неужели теперь это наш луг? — думала Сыйлыхан. — Ну конечно же наш! Его дала нам Советская власть! Пусть проклятья, которые посылает на нашу голову из-за этой земли Чомай, падут на его же голову!» Она неотрывно следила за движениями мужа, любовалась его работой. «Как косит! Если он и дальше так же будет работать, за день сможет скосить десятину! В последнее время он прямо-таки помолодел! Зять ведь предлагал нам помочь косить, так нет, Джамай сам взялся за работу…»

Наконец Джамай вытер пот со лба, сел рядом с Сыйлыхан и улыбнулся какой-то особенно доброй улыбкой. Сыйлыхан тоже улыбнулась.

— Отец Сослана, у меня есть для тебя подарок, — сказала Сыйлыхан и вытащила из кармана письмо. Джамай развернул письмо, прижал его к сердцу. Как жалел он сейчас, что не умеет читать.